— Тебе куда? — спросил Теткин.
— В объединение. Может, кончился штаб, освободился Макарцев...
— Штаб? По Ловинке? Да он до утра не кончится. Это как слона брить — то мыла не хватает, то лезвия затупились.
— Ладно, попытаю удачи. Спасибо тебе за поездку, Евгений Евгеньевич. И за информацию. Насчет слона.
— А то, — хмыкнул Теткин. — Продукция инженера — информация. На переезде маневрировал лихой тепловозик — таскал взад-вперед три или четыре платформы с темными глыбами строительных конструкций и никак не мог угомониться: то ли грузу места не находил, то ли себе. Машины по эту сторону шлагбаума выстроились, наверное, до самого объединения — урчали, рокотали, гудели.
Штаб, конечно, не закончился — прав оказался Теткин, да я и не решился определить, в какой он стадии: десятка два распаренных мужиков говорили одновременно — понятно было, что не скоро они услышат друг друга. Я побрел домой, но добрался только до переезда — не переехать, не перейти, не перебежать; привалившись к стальному чудовищу, вросшему в снег, я устроился в затишке и, наблюдая за пустыми хлопотами молодцеватого тепловоза, думал, что железная дорога, соединяющая Нягань со Свердловском, наверное, в неких таинственных гроссбухах, где спланировано наше светлое будущее, занесена в графу «чего им еще надо?». Ну да: железная дорога есть, значит, материальное обеспечение всепогодно, надежно, бесперебойно и так далее, а следовательно, «доколе вы?.. » — однако некая малость не принимается в расчет. Не припомню я, чтобы за годы бурного роста Нягани (точнее говоря, роста ее работ, расширения задач, умножения занятий) было сделано хоть что-нибудь путное по развитию станционного хозяйства. Этим только лесники могли похвастаться, но в конце концов Нягань с них и началась, обосновались они здесь без затей, но прочно, а новые хозяева города бесшабашно выстраивали из драгоценных своих грузов причудливые лабиринты вдоль железнодорожного полотна. Чтобы потом интереснее жить было — что-то искать, может быть, даже находить...