Непрочитанные письма

Доски самодельных тротуаров вздыбились. Под сварными трубами приемного моста — глубокая трещина с рваными, еще не сглаженными водой краями; сужаясь и расширяясь, как горный поток, набирающий силу, она уходит под дизельный сарай и теряется за сеткой снова начавшегося дождя. Что-то непривычное в ровной пустоте, которая неожиданно возникла у земляного мерника, — потом я вспомнил, что там стояли пустые контейнеры. Сейчас их нет. В туннеле, пробитом вездеходом, бурлит желтая вода, выплескивается, переливается через край. Тракторный кран, уткнувшись стрелой в землю, судорожно дергается, кряхтит, словно взялся поднять весь земной шар своей лебедкой, рассчитанной на восемь тонн.

— Это же Север! — торжествующе кричит Панов — Это же понимать надо!

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРОЩАНИЕ

Цементный туман, скрежет металла о металл, когда лопата скользит по дну железного корыта. Потом Петро и Ибрагим меняют нас.

На душе муторно. До нас доносятся лишь отголоски бурных споров на «горке» о судьбе десятого номера. Тундра притихла — то ли затаилась, то ли иссякла, — но в ее молчании и неподвижности есть что-то тревожное. Скорее всего, нашу скважину законсервируют до холодов: когда тундру схватит мороз, можно будет продолжать работы в относительной безопасности. Перед тем как ставить скважину на консервацию, надо непременно успеть спустить колонну до забоя и зацементировать ее, иначе стенки ствола обрушатся, вся работа бригады пойдет насмарку. Но даже это не самое страшное. Открытый ствол — это опасность пластовых перетоков, перетоки приведут к непредсказуемому изменению пластовых давлений, которые осложнят дальнейшее разбуривание здешних площадей.

Инструмент на забое, забой все тот же — тысяча девятьсот восемьдесят метров. Идет проработка скважины и выравнивание раствора. Время от времени Гриша, Петро или Калязин «шевелят» инструмент — приподнимают его на несколько метров над забоем и опускают. Но это так, попутно. Главное, что мы должны сделать за вахту, — затарить два двадцатитонных смесителя и еще тонн пятьдесят засыпать в мешки. Цемента потребуется много. Наши соседи на тринадцатом номере споро пробурили пятьсот метров и сейчас спускают кондуктор, обсадную колонну. Это я знаю от Шикова, он пропадает там каждый свободный час.

В последние дни лета, по среднеевропейскому календарю, стоит теплая, хотя и переменчивая погода, но ночи уже стали гуще. Ночное небо такое сильное и зловещее, цвета столь полнозвучны и так резко отделены друг от друга, что, видя лежащую под этим небом неправильную пустынную равнину, начинаешь думать о том, что ты не на Земле и время течет здесь по-другому. Петро прочитал в старом номере какого-то журнала про письмо, посланное в другую Галактику, которое будет идти к адресату двести сорок тысяч лет, а ответ на него сможет вернуться еще через двести сорок тысяч... Ну, ладно. Это просто хандра, просто неизвестность, просто будничные хлопоты. Все будет еще по-другому. Не может не быть. Уже поспел виноград, уже бродит вино, которое мы будем пить на нашем празднике. Завтра дети пойдут в школу, отправится в шестой класс и мой Сережка. Я не знаю, кем он станет, он и сам не знает еще, кем он хочет стать. Я в шестом классе хотел быть моряком, я долго хотел им быть — до встречи с окулистом: левый глаз — 0,2, правый — 0,3. «У причала причудливо притаились суда. К ним, причастные судьбами, мы приходим сюда. Только убраны трапы, и привычен приказ: пароходы утрами уплывают без нас. За причалами, молами начинается мир...» Корветы, фрегаты, пассаты, фордевинды, марсели и лиссели! Одни названия звучат, как музыка. Меридианы и параллели, неведомые воды и незнаемые земли. Нет, этого никогда уже больше не будет. И все же я должен сказать сыну, и непременно скажу, когда вернусь: «Знаешь, Серый, геология — не самое плохое занятие на земле».

Но мало ли не самых плохих занятий на земле? Невозможность желаемого нелепа, даже если желаемое состоит в том, чтобы через две точки провести две прямые линии вопреки законам геометрии. Жизни отпущен предел, но дело, которое любишь, размывает границы суток, то убыстряя бег времени, то совсем останавливая его. На обжитой, истоптанной планете нет неоткрытых пространств — неведомые острова и континенты спрятаны в нас самих...

Спасаясь от пыли, мы с Мишаней забираемся в кабину машины, сиротливо стоящей против приемного моста. Цемент просачивается и сюда, но все-таки можно дышать. Словно на экране немого кино, то пропадают, то возникают в разрывах цементного облака Петро и Ибрагим.

— «Десятку» закончим — попрошусь на машину, — говорит Мишаня.

В кабине он не унимается ни на секунду: все ощупывает, крутит, включает и выключает свет, дворники, пытается вставить ключ от своей «Волги» в гнездо зажигания, трогает плафон, открывает и закрывает его, вновь пытается вставить ключ зажигания, любовно поглаживает приборный щиток.

— Хорошая тачка. Двадцать три кэмэ прошла... А ведь так и сгниет здесь. — Он открывает дверцу, выбрасывает окурок. — Пошли! Подменим ребят.