Непрочитанные письма

События имеют смысл, но смысл этот неясен, ибо связи с реальностью противоречивы, непредсказуемы и неуправляемы — но именно поэтому они и естественны, то есть реальны.

Это два.

Нам предстоит дело, в успехе которого мы не уверены. Нам предстоит дело, успех в котором перечеркнет возможность выполнения первоначальной задачи, поставленной перед бригадой, — неуспех просто исключит из реальности все уже сделанное бригадой на десятой буровой.

Это три.

«У-лу-лу-лу-лу-у.м У-ах! У-лу-лу-лу-лу-у... У-ах!!!

А это — четыре: торопливый, сбивчивый монолог буровой охватывает события, выявляя смысл и уточняя наше место в пространстве и времени.

Противовес ходит вверх-вниз по железному желобу, заряжая трос, тремя витками наброшенный на нижний конец десяти метрового цилиндра. Медленно вращается труба, утапливая в муфте голубоватые нити резьбы. Конечно, ветер, и конечно, от приемного моста. Было бы странно, если бы было иначе.

Скрипит барабан лебедки. Колонна сползает вниз, расплескивая кисель раствора. Очередная труба вползает по козырьку и застывает, нацелившись в жестяной плакат: «При спуске инструмента регулярно доливай скважину».

Вдвоем с Петром раскачиваем элеватор, стараясь, подгадав под порыв ветра, набросить его на трубу, — есть! Шиков разматывает шкимарь, привязанный к проушине элеватора. На непривычно пустом подсвечнике — инструмент разобран и уложен на стеллажи — молча стоит Гаврилыч, по обыкновению, надвинув до глаз капюшон брезентовой куртки. Только Панова что-то не видать. A-а, вот и он — вглядывается в частую спираль резьбы и надувает щеки, готовясь скомандовать.

— Тяните от козырька, — говорит Гриша.

Тянем. Шкимарь ускользает. Петро, удерживая веревку одной рукой, цепляется другой за поручень трапа. Ветер, набирая силу, неторопливо поднимается по козырьку.

— Держите так.

«У-лу-лу-лу-лу-у... У-ах!..»

Скрип барабана. Плеск раствора. Щелканье замка. Скороговорка противовеса. «Держите так». Порыв ветра. Медленное вращение колонны. «Тяните от подсвечника!»

Теперь умножим на сорок восемь. Прибавим три. Три отнимем. Последние два действия представляются бессмысленными, но что делать, если три трубы оказались бракованными и нам пришлось выбросить их обратно на мостки? Что же получается в итоге? Сорок восемь? Разделим на восемь — шесть труб в час. Каждые десять минут: скрип барабана, плеск раствора, неподатливость элеватора, щелканье замка, погоня за равновесием, мыльная увертливость шкимаря, торжествующее бормотание чугунной чушки в стальном желобе...

— Держите так!

В тусклом свете залепленных глиной фонарей робко пляшет еще неуверенный снег.

На пороге сушилки нас ждет Валера, в меру небритый и невероятно загадочный.

— Где же ты пропадал? — кричит Мишаня. — Старшой называется! Исчез — и никому ни слова. Калязин просто извелся — ты же обещал ему объяснить, почему бубна — бубна, а пика — пика...

— На седьмом я был. На седьмой едем, мужики.

— И как там? — спрашивает Гриша.

— Ничего. Дизеля вроде новые. Оборудование — тоже. Речка рядом. Между прочим, Варфоломеич уже там.

— С рыбой?!

— Ну.

— Лемминги есть? — спрашивает Петро.

— Видел. Один даже в балке у меня жил, Яшка-артиллерист. Дурной — тушенку не ест.

— Еще что знаешь?

— А я все знаю.

— Все?!

— Ну, почти все.

— Давай все.

— Отправимся туда тремя партиями. Одна вахта сразу после цементажа — вертолетом. Основная группа вместе со всем бригадным барахлом — баржей. Ну, и вездеход пойдет... Это от «горки» километров тридцать. Два часа, около того...

Дни побежали, как безумные олени. Один день называется Спуск Колонны, другой — Цементаж, третий — Ожидание Затвердения Цемента... И все дни называются — Прощание. Были дни со снегом, были дни с солнцем, были с дождем... Но не все ли равно, какие дни там, откуда уезжаешь? Гаврилыч понуро разглядывает ГТН — геолого-технический наряд: «Проектная глубина — 3200 м. Проектный горизонт — юра. Интервалы отбора керна...» До этих интервалов так и не добурились — первый должен быть после двух пятидесяти.

— Так на Самотлоре, говоришь, за неделю скважины бурят?

«...Цель бурения: разведка на нефть и газ...»

— Но там же не разведка. И для буровых специальные площадки готовят. Лежневка, отсыпка... Там оползней не бывало.

— Да-а... Ну, ничего, — вздыхает Гаврилыч. — Ничего...

Мало ли что бывало? Бывало, со льда озера забуривались — и успевали. Газ вскрывали, как консервные банки. По радио про себя слушали, в газетах читали — бывало. И — бились над десятью метрами месяц, и — теряли в скважине инструмент, и — терялись в поисках выхода.

Но находили.

— Вернемся мы сюда, — твердо говорит Гаврилыч. — Вернемся.

Только что вертолет увез одну из вахт на седьмой номер. Поднимаются из распадка и скользят, не в силах одолеть подъем, тракторы — они волокут на прицепе смеситель. Что там дальше, за этой сопкой? Снова распадки и снова бесцветные сопки — с пирамидками триангуляционных знаков и без них? Медленно растет трава и торопливо отцветают цветы, слепо глядят в небо бельма озер и незаметно течет река — Еще-Какая-То-Яха? Что же там, дальше?