Непрочитанные страницы

— А очень просто. Ленин вложил в эти слова такую гордую мысль: коммунист должен всего себя отдать делу революции, делу партии. Он должен гореть, гореть всегда, гореть пламенно, ярко, непрерывно, гореть и... сгореть! А я вот... зажился!..— печально сказал Кржижановский, в своей необычайной скромности как бы не умея даже осмыслить того, как не напрасно прожил он жизнь, как не напрасно «зажился».

Выдержав долгую паузу, Кржижановский сказал:

— Мне всегда казалось, что язык поэзии дает человеку большие возможности для выражения своих мыслей и чувств, чем наша обыденная речь. Ведь, в сущности, она очень бедна и маловыразительна... Я написал несколько сонетов о Ленине,— последнюю фразу Кржижановский произнес чуть смущаясь, по-юношески краснея, как начинающий поэт.— Хотите — прочту? Я их никому не читал, а вам прочту...

И Глеб Максимилианович прочел один за другим шесть сонетов. Закончив чтение, он взглянул на нас. Глаза его были влажны.

Я спросил Кржижановского, не собирается ли он печатать свои сонеты?

— Ни в коем случае! — твердо сказал он.— Я не считаю их художественными произведениями. Я пишу их тогда, когда вспомню какой-нибудь случай или... когда захочу поговорить с Лениным, как с живым...

Мысль о сонетах Кржижановского не давала мне покоя. Желание опубликовать их было столь велико, что я несколько раз — и во время личных встреч, и в разговорах по телефону — настойчиво просил об этом Кржижановского. Но Глеб Максимилианович был непреклонен. Всякий раз он отказывал, ссылаясь на несовершенство своих творений.

Однако по прошествии некоторого времени я вооружился письмом от редакции одной газеты и вместе с журналистом Алексеем Величко отправился на дачу Кржижановского под Звенигород.

Глеб Максимилианович сидел на скамье в глубине сада и беседовал с академиком Станиславом Густавовичем Струмилиным. Заметив нас, Кржижановский поднялся и легкой, быстрой походкой пошел навстречу, издали приветствуя широким, радушным жестом.

— Идемте на террасу, друзья,— сказал он.— Выкладывайте, с чем приехали!..

Мы объяснили цель приезда и вручили письмо.

Пока Глеб Максимилианович читал письмо, я внимательно всматривался в его лицо. На этот раз он показался мне бледнее обычного. Он похудел, осунулся, И только глаза, удивительные глаза Кржижановского — острые, пытливые, проницательные, — были по-прежнему молоды.

— Право, не знаю, что мне делать с вами...— раздумчиво произнес он, прочитав письмо и аккуратно складывая его.— Недавно я написал еще один сонет. Мне он нравится. Его, пожалуй, я мог бы дать. Но с условием... если он понравится вам...

Глеб Максимилианович вошел в комнату и тотчас же вышел, держа в руках лист бумаги. Он посмотрел на нас, затем перевел взгляд на рукопись и начал читать:

Ужель все кончено?.. Все струны отзвенели?..

И о страде всех нас замолкнет в мире речь?..

Не может быть!.. Недаром мы сумели

Такой костер из искорок зажечь...

Далеких юных дней отрадные волненья

И встречи первые, Ильич, с тобой...

О, если бы в последнее предсмертное мгновенье

Твой облик пламенный предстал передо мной!

И чтобы не укор прочесть в твоем мне взоре,

А прежний, теплый твой и дружеский привет...

С самой бы смертью я тогда поспорил,

Сказал бы ей: где ты — там смерти нет!

Где ты — там сердце мира бьется,

Там знамя красное победно развернется!

...Через полчаса наша машина уже мчалась по Можайскому шоссе. Мы торопились в Москву, в редакцию. Почти всю дорогу мы молчали. Мы думали о человеке, которого только что покинули,— о большевике, ученом, поэте, друге Ленина.

ОТВЕТ ЧЕХОВА

- Часто бывает так: услышит человек смолоду хорошее слово, и становится оно его спутником на всю жизнь. Слово это, как луч во тьме, освещает жизненный путь человека.

Я прожил жизнь с таким хорошим словом, услышанным из уст Чехова.

Не подумайте, что я был близок к Антону Павловичу или состоял в числе его друзей. Совсем нет! Я видел великого писателя несколько раз, но всегда — мельком, и у меня, пожалуй, не сохранилось бы о встречах с ним никаких воспоминаний, если бы не один случай...

Было это в Любимовке — имении Алексеевых, родителей Константина Сергеевича Станиславского.

Незадолго перед этим я окончил медицинский факультет Московского университета и служил ординатором в Старо-Екатерининской больнице. Я был страстным теннисистом и довольно часто завоевывал призы. Однажды брат Станиславского, с которым я дружил, пригласил меня поехать в Любимовку поиграть в теннис.