Читаем Непрочитанные страницы полностью

...Зуев носит монокль, французский берет и грубые яловые сапоги. Салат из одуванчиков он предпочитает всем салатам европейской кухни,— Дмитрий Павлович мелко режет одуванчики, обильно поливает их уксусом, солит и ест. Зуев любит вспоминать, что во время первой мировой войны он был уполномоченным Красного Креста, и с гордостью замечает, что его фамилия, как лица, занимавшего сей важный правительственный пост, была указана в телефонной книге «Вся Москва». В случае, если очередной его опус почему-либо задерживается опубликованием, Зуев «переписывается» с редактором, оставляя на его столе длинные «меморандумы»... К этим его чудачествам все уже давно привыкли и относятся к ним с той снисходительной улыбкой, которая не сердит его и не обижает.

Есть в Зуеве что-то от большого ребенка, что-то такое, что располагает к нему сердца даже черствых людей и заставляет их относиться к нему с нежной внимательностью.

Года три назад Зуев выпустил свою первую книгу — сборник фенологических заметок. Она быстро разошлась, эта книга, и Зуев начал писать вторую.

Зуев одинок. В его холостяцкой комнате на улице Осипенко стоит огромное бюро, за которым он восседает чинно и важно, напоминая своим видом древнего алхимика. В этой большой комнате, давно уже не убиравшейся, в фантастическом беспорядке свалены рукописи, комплекты старых газет, какие-то веревочки, заметки, книжки, блокноты; все это соседствует с охотничьими принадлежностями, ягдташами, арапниками, патронташами, ошейниками, удочками...

...Изредка в коридорах «Вечерней Москвы» появляется Дмитрий Павлович. Как всегда, он — в монокле, в берете и сапогах, под мышкой у него громадный портфель, до отказа набитый рукописями. Но сейчас Зуев уже далеко не тот, каким я знал его. Лицо постарело и пожелтело, он носит густую седую бороду и длинные — до плеч — седые волосы. Он ходит чуть сгорбившись, но все еще бодро, при встречах редко улыбается и редко с кем-нибудь заговаривает. Его заметки теперь не появляются на страницах газеты так регулярно, как прежде, и если он все же приходит в редакцию, то только потому, что не может расстаться с газетой, не может не ощущать ее вечно напряженного пульса, не может жить вне той редакционной атмосферы, которая и составляет смысл жизни каждого журналиста.

БУКЕТ БЕЛЫХ РОЗ

— Если ты хочешь знать, что такое подлинная писательская слава, существующая помимо воли самого писателя и как бы отдельно от него,— послушай короткую историю, простую и трогательную.

Таким интригующим предисловием начал свой рассказ писатель Марк Ефетов.

— Я только что приехал из Ялты, где почти месяц провел в Доме творчества. Однажды мне захотелось прокатиться в Севастополь, и я сел на катер, курсирующий между Севастополем и Ялтой. Было раннее утро. На палубе я увидел молодую пару. Загорелые, в легкой спортивной одежде, в широкополых войлочных шляпах, с рюкзаками за плечами, они стояли, опершись руками о фальшборт, наблюдая, как из-за гор медленно выплывает солнце, как постепенно разгорается утро.

— Вы — туристы? — спросил я.

— Да,— взглянув на меня, ответили оба сразу.

— Где же вы живете?

— Ночуем на турбазе, а днем бродим где вздумается...

— А вы? — поинтересовался юноша.

— В Ялте, в Доме творчества литераторов...

— Скажите, а в Севастополе тоже живут писатели? — после некоторого молчания спросила девушка.

— Я знаю только одного писателя, который сейчас находится в Севастополе.

— Кто же это?

— Паустовский.

Девушка и ее спутник многозначительно переглянулись. По взглядам, которыми они обменялись, я понял, что мое сообщение и взволновало их и озадачило одновременно.

— А как его найти? — снова спросила девушка.

— Ей-богу, не знаю... Скорее всего в гостинице...

Вскоре катер подошел к пристани, и мы расстались. Вечером я возвращался в Ялту и почему-то искренне обрадовался, когда среди пассажиров увидел моих случайных знакомых.

— Ну, как, удалось вам повидать Паустовского? — спросил я.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Неужели Константин Георгиевич вас не принял? — встревожился я.

— О нет!— воскликнула девушка.

— Тогда что же произошло?.. Расскажите, пожалуйста!..

— Ну так слушайте... Приходим мы в гостиницу. «У вас живет Паустовский?» — спрашиваем администратора. А он отвечает вопросом: «Вам он очень нужен?» — «Очень»,— говорим. «Тогда идите в другую гостиницу»,— и протягивает адрес.

Мы посоветовались и пошли на рынок — неудобно как-то прийти к Паустовскому с пустыми руками... Ходим по рынку, прицениваемся к цветам, денег у нас мало, совсем почти нет... А цветы, назло, такие дорогие, просто ужас!.. Ну ничего, кое-как наскребли на букет белых роз...

Она помолчала, подумала о чем-то и продолжала:

— Приходим в другую гостиницу и опять — к администратору:

«У вас живет Паустовский?»

«Живет».

«А в каком он номере?»

«Константина Георгиевича сейчас нет... Он недавно ушел...»

Он сказал это как-то очень спокойно, а нас его слова — точно обухом по голове.

Но делать было нечего. Постояли мы немного, посмотрели друг на друга и говорим администратору:

«А вы не можете передать ему этот букет?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза