Непрописные истины воспитания. Избранные статьи

Но что делать, спросят, если посягают на тебя, и притом со всех сторон?

Когда разнимаешь дерущихся мальчишек, то один из них бормочет:

– А чего он? Он первый!

– Я первый?! Это ты, ты первый полез! – возмущается другой.

«Что делать, если на тебя посягают?» – это неправильный вопрос, в общем виде ответа нет. Бесполезно даже и пытаться вырабатывать правила, что же делать в каждом случае, и не потому, что этих случаев бесчисленное количество, а потому, что в правилах такого рода кроется недоверие к человеку. Нравственный человек, миролюбивый и совестливый поступит так, как велят ему совесть и миролюбие. Может быть, он первый начнет драку.

«Не посягай на человека» – учим мы детей, и они вырастают чуткими, внимательными людьми. Вырастает девочка, которая за столом не скажет: «Папа, дай, пожалуйста, хлеба». Нет, и это ей кажется грубым! Она дождется, пока отец посмотрит на нее, встретится с ней взглядом, и лишь тогда скажет: «Тебе не трудно дать мне хлеба?» – с интонацией извинения. И вовсе не потому она так просит, что боится отца, нет, ей в самом деле неловко утруждать его. Она никогда никого ни о чем не попросит, не встретившись взглядом, не установив контакт, не убедившись, что не помешает просьбой. А может быть, человек за столом думает о чем-то своем – нельзя его просить, надо подождать, пока он посмотрит на тебя. Самая простая, самая легкая из целей – кусок хлеба из хлебницы, но и ради нее нельзя механически посягать на другого, ради нее тоже надо самому потрудиться душой: подождать, установить контакт, улыбнуться, преодолеть что-то, выразить благодарность. Цель достигнута за свой счет.

Я рассказываю о девочке, которой ни разу в жизни не сказали, что нельзя вмешиваться в разговоры взрослых. Но ее ни разу не осадили, ее ни разу ни о чем не попросили, не убедившись предварительно, что просьба ей не в тягость.

Скажут: что же это за воспитание? Это слишком деликатно, нечего так миндальничать с детьми.

Но ведь научились же мы все носить галстуки и прилично одеваться; пора научиться и деликатности, научиться миндальничать – от этого жизнь становится жизнью.

«Не посягай», «не затрудняй» – и у детей появляется своего рода бдительность, появляется чувство человека: «Я никому не помешаю?», «Я никого не задену?», «Я никому не в тягость?», «Я никого не обижу?», «Я никого не расстрою?», «Я никого не утруждаю?»

«Не посягай» – учим мы, и детям будет известно чувство неловкости, когда нечаянно заденешь кого-нибудь неуместным словом.

Не посягай не из трусости, не по слабости, а из глубокого уважения к человеку, из чувства правды.

«Не причиняй горести», «не посягай» – тогда дети будут и деликатны, и тверды. Тверды в целях, деликатны в средствах.

Назовем все, относящееся к целям человека, его духовностью, а все, относящееся к средствам, нравственностью. Цели человека могут быть духовные или бездуховные, средства – нравственные или безнравственные. А мораль – это принятые в обществе правила нравственности, писаные или неписаные. Можно сказать: «Читает мне мораль». А сказать: «Читает нравственность» – нельзя.

Человек, читающий мораль другим, моралист, морализатор, сам может быть безнравственным человеком, и часто он таковым и является: он стоит над душой, вычитывает мораль ради каких-то своих целей. В худшем случае он получает удовольствие от осознания своей моральности. Есть люди, которые в карман не залезут, на улице не ограбят, но живут за чужой счет, за счет народа, живут, спекулируя, воруя или бездельничая на своем посту. Всякий человек, получающий заработную плату не за дело, а за то, что занимает пост и пытается сохранить его, живет за чужой счет, безнравственно, и я не знаю ни одного случая, чтобы это не сказалось на его детях. Когда человек ведет безнравственный образ жизни, то есть получает незаработанное (хотя он, быть может, сутками сидит в своей конторе, в своем кабинете), то дети, если они вовремя не уйдут от него, погибают душой.

Человек спрашивает: «Что с моими детьми? Почему они такие бессовестные? Я тружусь, я работаю, я стараюсь, я показываю пример…» И признаться, не всегда хватает мужества назвать в глаза истинную причину: она в том, что в работе такого отца нет правды. Он бюрократ, если занимает должность, он бракодел, если работает у станка, он привирает в книгах, если писатель, он невнимателен к больным, если врач, – как же детям вырасти правдивыми в семье, где правда то и дело не ночует дома?

Дети – тяжелое бремя, и не потому, что они шумят, требуют внимания и расходов, а потому, что приходится жить по правде.