Непрощенные (СИ)

Сейчас перед ним стояла Гермиона, ничем не напоминающая себя прошлую. С ног до головы одетая в черное, окутанная в длинные цепи на ремне, обутая в объемные ботинки на высокой подошве и грубой шнуровке, девушка держала чехол с гитарой и широко улыбалась. Несмотря на синяки под карими глазами и тонкую морщинку между бровей, она казалась Гарри ожившей, что не могло его не радовать.

Правда радости хватило ненадолго.

Организовав переезд и обмыв новую машину подруги, Гарри ощутил первую подножку после недолгого счастья и затишья. По настоянию Гермионы, парень никому не говорил о ее возвращении, не совсем понимая причину такой реакции. Ему казалось полнейшей глупостью прятаться ото всех в четырех стенах, когда все вокруг скучают и ждут ее приезда.

Но истинные мотивы подруги не заставили себя долго ждать. Он и до этого сталкивался с паническими атаками той, которая была для него ближе всех остальных. Первый раз истерика случилась в Норе, застав всех врасплох, и тогда никто не знал, что делать и как себя вести. Все наладилось как-то само собой, без лекарств и прочего. Дальше пошло по накатанной с применением легких успокаивающих на травах, выращенных в саду миссис Уизли.

А вскоре Гермиона уехала с Крамом, изредка докладывая, что все хорошо. Поэтому то, что Гарри увидел своими глазами в тот злополучный день — навсегда отложилось у него в мозгу.

— Да прекрати ты названивать! — прорычала девушка, почти бегом двигаясь среди толпы людей по тротуару. Она в очередной раз отклонила звонок от друга, не имея ни малейшего желания опять отчитываться о своем состоянии.

Час назад она сидела в гостиной дома своих родителей. Гермиона пришла туда в надежде, что за то время, пока она не мельтешила перед глазами у обиженной матери — что-то изменится и сдвинется с мертвой точки, растопив глыбу льда в материнском сердце.

Отец сидел, опустив голову на ладони и только молча слушал, как жена высказывает их дочери такие страшные мысли, от которых волосы становились дыбом даже у него, взрослого мужчины, что уж было говорить про их маленькую и хрупкую девочку?

Вендел пытался. Он честно пытался спорить, что-то доказывал Монике, кидая осторожные взгляды на притихшую на диване Гермиону. Отец со всей трепетностью отнесся к возвращению дочки в страну, а также с радостью помог той с покупкой машины. Моника была на стоматологической конференции во Франции, поэтому они провели вместе с Гермионой несколько дней, объезжая салоны и частных владельцев интересующих автомобилей.

Он любил ее. Любил всем сердцем и сразу же простил свою девочку за то, что она лишила их памяти и заставила переехать в Австралию, лишив их какого-либо выбора. Но еще он любил и Монику. Потерять их обеих было для него невозможным, поэтому он старался держать нейтралитет, словно Швейцария, не вмешиваясь в двусторонний конфликт двух женщин, так похожих по характеру.

— Она эгоистка! Вендел! Где ты была?! Ты нормальная, вот так заявляться в наш дом, когда тебе заблагорассудится?! Тебя не было больше года! — перешла на крик Моника, расхаживая по гостиной, в которой горела только одна потолочная люстра.

Гермиона молчала, не глядя на родителей. Она сидела, сложив руки на коленях и ковыряя заусенцы на пальцах, тихо смиряясь со своим бессилием.

— Дрянь такая! Взрослая она у нас, видите-ли!

— Моника, прекрати!!! — не выдержал Вендел и тоже встал, чуть отгораживая дочь от бушующей жены. Та уперла руки в боки и, игнорируя дрожь в губах, зло уставилась на мужа.

— Не смей, Вендел! Не смей заступаться! Или тебе придется сделать выбор! Или я, или она! Потому что я никогда не позволю кому-то, пускай даже нашей дочери, применять на нас магию, как на лабораторных крысах!!!

Грейнджер на ватных ногах встала с дивана, пока отец хватал воздух ртом, услышав выдвинутые ему условия. Они же и побудили Гермиону прекратить очередной бессмысленный треп ни о чем.

Она даже стала сомневаться, не повредился ли разум матери, когда ей возвращали память, но тут же укорила себя за эти мысли. Гермиона была безумно обижена, но все-таки понимала свою вину. И принимала, что самое главное.

— Ты права, — хрипло отозвалась девушка, огибая бежевый диван и становясь так, чтобы ей было видно обоих родителей. У матери нервно расширялись ноздри от гнева, а отец, казалось, готов сделать какое-то опрометчивое решение. Но Гермиона этого не хотела. Она не желала ставить его перед выбором, не хотела разрушать их семью еще сильнее, чем это уже происходило. — Я тысячу раз извинялась, мама! И если тебе этого мало, — она тихо всхлипнула и ее колени подкосились сами собой, повинуясь больному разуму.

Моника и Вендел ошарашено смотрели на свою дочь, которая опускалась на колени.

— Я прошу прощения за то, что разочаровала, — тихо начала Гермиона, не поднимая красных воспаленных глаз. Она чувствовала под коленями твердый паркет и не понимала, что происходит с ее жизнью.