Непрошеная повесть

Тронутая добротой жрецов, я сложила стихотворение, написала его на куске священной бумаги и послала жрецам, привязав письмо к ветке священного дерева «са-каки»:

Милосердным богам,
нисходящим на грешную землю,
верно служите вы -
оттого и снисходите, верно,
к бедной страннице в черной рясе…

Ответ Юкитады гласил:

Для ничтожных жрецов,
принесших обет состраданья,
все на свете равны -
как для игл вечнозеленых
в этой роще Ямада-но хара…

* * *

Я провела семь дней в молитвах при Внешнем храме, стараясь постичь великую тайну — смысл собственного существования. Жрецы то и дело присылали мне свои стихи, то и дело устраивали поэтические собрания, где мы слагали стихотворения-цепочки. Заниматься поэзией было отрадно, но здесь, как и в любом синтоистском храме, негде было читать сутру, совершать буддийские обряды. В нескольких те [132] от храмов Исэ находилась, однако, маленькая буддийская кумирня — Услада Закона, Хораку-ся. Я провела там целый день, читая молитвы, а когда стемнело, попросилась на ночлег в небольшой монастырь Каннон-до, тут же, поблизости, где обитало несколько буддийских монахинь, но они резко мне отказали и безжалостно выставили за дверь.

Отчего же у вас
не нашла я ни капли участья?
Разве суетный мир
не отринула я душою,
в рясу черную облачившись?…

Отломив ветку вечнозеленого дерева, растущего возле входа, я привязала к ней свое стихотворение и послала монахиням. Ответных стихов они не прислали, но тотчас же позвали назад и оставили ночевать. С этой ночи мы подружились.

По прошествии семи дней я собралась ко Внутреннему святилищу. Цунэёси, жрец, сопровождавший меня в первый день пребывания в Исэ, прислал мне стихотворение:

Ненадолго в сей храм
заглянули вы гостьей случайной
но едины сердца,
коль пленила их прелесть песен,
скорбна мысль о скорой разлуке!

Я ответила:

Пусть бы даже была
я здесь не случайною гостьей -
что печалиться зря!
Ведь ничто в этом бренном мире
неизменным не остается…

* * *

Жрецы Внутреннего святилища отличались особым пристрастием к поэзии. Они уже прослышали, что во Внешнем храме остановилась на богомолье поэтесса, и ждали меня — со временем, дескать, эта поэтесса обязательно придет на поклонение и во Внутреннее святилище… Я немного смутилась, узнав об этом, но делать было нечего, и я распростилась с Внешним храмом.

Я поселилась в местности, которая зовется Ямадой. Рядом находилось жилище одной благородной дамы. В один прекрасный день молодая служанка принесла мне от нее послание:

Довелось мне узнать,
что прибыли вы из столицы, -
и от вести такой
стало вдруг отрадно и грустно,
на рукав слезинка упала…

Эта дама была вдовой Нобунари, жреца второго ранга. В письме говорилось, что она непременно навестит меня. Я ответила:

О минувших годах
вы, должно быть, хотите услышать,
но лишь вспомню тот мир,
как от боли сжимается сердце -
я ответить, увы, не в силах…

Летней ночью я пошла во Внутреннее святилище, когда луна еще не показалась на небосводе. Сюда тоже не допускали паломников в черных буддийских рясах, я смотрела на храм издали, с берега священной речки Мимосусо. Вокруг святилища богини были во множестве расставлены деревья «сакаки», и, кроме того, его окружала ограда в несколько рядов, так что оно казалось далеким и неприступным, но когда я увидела горизонтально срезанные концы балок, скрещенных на фронтоне святилища, в знак того, что здесь, именно в этом храме, охраняется благополучие императора, я невольно была взволнована, и молитва «Да пребудет здравым и невредимым драгоценное тело!» сама собой невольно слетела с уст.

Не иссякла любовь,
чье начало сокрыто во мраке!
Пусть на веки веков
драгоценная жизнь продлится -
о тебе я молюсь, как и прежде…

Вея прохладой, пронесся порыв божественного ветра, плавно струились воды реки Мимосусо. Из-за горы Богов Камидзи, позади храма, взошла луна, мне казалось, она сияет здесь особенно ярко и свет ее виден далеко окрест, даже за пределами нашей страны…