Непрошеная повесть

Междоусобные войны конца XII – начала XIII в. разорили и опустошили некогда пышную столицу Хэйан (современный г. Киото). Грандиозный дворцовый комплекс сгорел дотла. Постоянной императорской резиденции не существовало. Императоры жили в усадьбах знати, главным образом своей родни по женской линии. Так, часто упоминаемый в повести дворец Томикодзи, где с детства жила и до двадцати шести лет служила Нидзё, фактически принадлежал знатному семейству Сайондзи. Монополия брачных союзов с императорским домом принадлежала этой семье, потомкам некогда могущественного рода Фудзивара. «Законных» супруг обычно бывало две, реже три. Обе нередко доводились друг другу родными или двоюродными сестрами, а своему супругу, императору, – двоюродными сестрами или тетками[3]. Браки между кровной родней были обычным делом и заключались, как правило, в раннем возрасте и только по политическим соображениям. При средневековом японском дворе не существовало гарема, зато процветал институт наложниц.

Знатным мужчинам и женщинам, служившим при дворе, приходилось самим содержать себя, своих слуг и служанок, иметь свой выезд, они должны были заботиться о подобающих положению нарядах. Средств, поступавших в императорскую казну с санкции самурайского правительства, отнюдь не хватило бы для содержания пышной свиты. А свита по-прежнему была пышной, сохранялась многоступенчатая иерархия придворных званий и рангов, соблюдался сложный придворный ритуал, традиционные, освященные веками церемонии, празднества, всевозможные развлечения. Это был причудливый мир, где внешне все как будто бы осталось без изменений. Но только внешне – по существу же жизнь аристократии, всего императорского двора была своеобразным вращением на холостом ходу, ибо безвозвратно канул в прошлое былой порядок, когда власть в феодальном японском государстве принадлежала аристократии.

Разумеется, богатая культурная традиция, сложившаяся в аристократической среде в минувшие века, не могла погибнуть в одночасье. При дворе продолжались занятия искусством – музыкой, рисованием, литературой, главным образом поэзией, но также и прозой. Об этом убедительно свидетельствует «Непрошеная повесть» Нидзё, придворной дамы и фаворитки «прежнего» императора Го-Фукакусы.

Проза предшествующих веков была разнообразной не только по содержанию, но и по форме, знала практически все главные жанры: рассказ (новелла), эссе, повесть и даже роман – достаточно вспомнить знаменитую «Повесть о Гэндзи» («Гэндзи-моногатари», начало XI в.), монументальное произведение Мурасаки Сикибу, надолго ставшее образцом для подражания и в литературе, и даже в быту.

Уникальной особенностью классической средневековой японской прозы[4] может считаться ее лирический характер; проникновенное раскрытие духовной жизни, чувств и переживаний, человека как главная задача повествования – явление, не имеющее аналогов в мировой средневековой литературе. Лирический характер этой прозы особенно проявился в жанре, по традиции именуемом японцами дневниками (никки). Повествование строилось в форме поденных записей, отсюда и название, хотя по существу это были повести разнообразного содержания, чаще всего автобиографические. Это мог быть рассказ о путешествии или об эпизоде из жизни автора (история любви, например), а иногда и история целой жизни. К жанру дневников восходит и «Непрошеная повесть» Нидзё, написана она в русле давней литературной традиции. Перед нами не дневник в современном понятии этого слова. Правда, повесть строится по хронологическому принципу, но очевидно, что создана она, если можно так выразиться, «в один присест», на склоне жизни, как воспоминание о пережитом. Начитанная, образованная женщина, Нидзё строго соблюдает выработанный веками литературный канон, прибегает к аллюзиям и прямому цитированию из знаменитых сочинений не только Японии, но и Китая, обильно уснащает повествование стихами, наглядно показывая, какую важную, можно сказать, повседневно необходимую роль играла поэзия в той среде, в которой протекала жизнь Нидзё. Широко используются так называемые формульные слова: «рукава, орошаемые потоками слез» – для выражения печали, «жизнь, недолговечная, как роса на траве» – для передачи быстротечности, эфемерности всего сущего.