Непрошеная повесть

«Дело вот в чем, – прислала ответ монахиня. – Двух лет Нидзё потеряла мать; отец, дайнагон, жалел девочку, души в ней не чаял и чуть ли не с пеленок отдал ребенка во дворец. Я была уверена, что она получит там образцовое воспитание, лучше, чем дома, среди нас, неразумных, и уж никак не думала, что она превратится в столь необузданную особу. Это упущение государя, который ее воспитывал. Не потому ли не научилась она отличать высших от низших, что ее слишком баловали, во всем потакали? Вот она и вообразила о себе невесть что! Я за это не в ответе. Позволю себе дерзость заметить, что, если государь считает меня виновной, пусть соизволит прислать ко мне посланца непосредственно от своего высокого имени. В противном случае я не собираюсь иметь к этому делу ни малейшего отношения. Будь Масатада жив, он искупил бы вину дочери, поскольку безрассудно ее любил. Что же до меня, то я вовсе не чувствую особой жалости к Нидзё, и, если бы, к примеру, государь приказал мне вообще порвать с ней всякую родственную связь, я была бы готова выполнить это его приказание так же послушно, как любое другое!»

Когда дайнагон Дзэнсёдзи привез это письмо во дворец и прочитал его государю, вельможи сказали:

– Госпожа монахиня не так уж не права… Она вполне резонно ссылается на обстановку, в которой Нидзё росла во дворце. Да, недаром сказано, что, если человек взвалил на себя заботу о женщине, ему придется таскать это бремя на спине вплоть до Трех переправ в подземном мире!

– Но что ж получается? – сказал государь. – Выходит, я потерпел урон и мне же следует его возместить?

– Когда правители упрекают подданных, вполне естественно, что подданные пытаются оправдаться… – заявили вельможи. Тут все начали высказывать разные суждения по этому поводу, и в конце концов дело кончилось тем, что государю тоже пришлось вносить выкуп. По его поручению Цунэтоо вручил дары. Вельможи получили каждый по мечу, а женщины – по набору косодэ. Все это было так забавно, что словами не описать!

* * *

В третью луну, в день поминовения государя-монаха Го-Сиракавы, по заведенному обычаю состоялось пятидневное чтение сутры. Часовня, воздвигнутая этим государем при дворце по Шестой дороге, сгорела в десятом году Бунъэй, и служба совершалась во временном молельном зале при дворце Огимати. В последний день чтений к нам во дворец прибыл гость – духовное лицо, принц-епископ Сёдзё[66], настоятель храма Добра и Мира. Государь отсутствовал, он находился на богослужении во дворце Огимати.

– Подожду августейшего возвращения! – сказал настоятель и расположился в одном из залов.

Я вышла к нему, сказала, что государь, должно быть, скоро вернется, и уже хотела уйти, когда он попросил: «Побудьте немного здесь!» – и я осталась, ибо в общении со столь высокой персоной было бы неприлично вдруг ни с того ни с сего убежать, хотя меня несколько удивило, зачем я ему понадобилась. Его преподобие повел речь о разных стародавних делах.

– Я как сейчас помню слова вашего покойного отца, дайнагона… – сказал он.

Мне было приятно это услышать, я почувствовала себя свободнее и, сидя напротив настоятеля, с удовольствием внимала его речам, как вдруг – что это? – услышала признание в любви, чего уж вовсе не ожидала.

– С каким презрением, наверное, взирает Будда на мое греховное сердце… – сказал он.

Это было так неожиданно и так странно… Я хотела как-нибудь замять разговор и уйти, но он не пустил меня, удержав за рукав.

– Обещай улучить минутку и прийти на свидание! – сказал он, утирая рукавом рясы неподдельные слезы. В полном замешательстве, я пыталась встать и уйти, как вдруг раздался голос: «Возвращение его величества!» – послышался шум, шаги. Воспользовавшись этим, я вырвалась и убежала. У меня было такое чувство, будто мне привиделся удивительный, странный сон…

Государь, ничего не подозревая, приветствовал настоятеля: «Давно не видались!» – предложил ему вино и закуску. По долгу службы я присутствовала при этой трапезе. Навряд ли кто-нибудь догадывался, что при этом было у меня на душе…

Надо сказать, что в это время отношения между двумя прежними государями – Камэямой и Го-Фукакусой – были более чем прохладны. Стало известно, что правители-самураи в Камакуре, весьма недовольные этой размолвкой, предложили, чтобы государь Камэяма нанес визит старшему брату, дабы весь мир увидел, что все недоразумения уже в прошлом. Тут начали обсуждать, чем и как развлечь гостя – показать ли ему сады или, может быть, устроить в его честь игру в мяч.

– Как бы получше его встретить? – стал совещаться государь с министром Коноэ.

– Как только он пожалует, надо как можно скорее предложить ему угощение… А когда во время игры в ножной мяч понадобится немного передохнуть и поправить одежду, следует подать разбавленный сок хурмы, настоянный на саке… Поднести напиток лучше всего поручить кому-нибудь из придворных женщин… – сказал министр.

– Кому же, вы советуете? – спросил государь.