Так Мелика очутилась на скамейке запасных. Линн считала, что говорить по-норвежски – это преимущество, но я с этим не согласна: мы с Крисом прекрасно всю жизнь не разговариваем. И когда мы играли внизу у затона против Эйвинда, Марион и Тура Мартина, никто ничего особо и не говорил.
После тренировки Мелика пошла вниз, к освещенной дорожке, а я догнала ее на велосипеде. Она все время улыбалась.
– You good football[3], – сказала она.
Мы пришли к Мёллевейен, я думала, что она или заблудилась, или хочет пойти ко мне в гости, – и тогда она показала на самый последний дом.
– I[4], – сказала она, и я поняла, что она там живет. Мы соседи.
Мелика тренировалась с нами у затона всю весну и все лето, а осенью одна девочка в нашей команде заболела ветрянкой – и тогда Мелика вышла на поле в матче со «Смедбергом» и забила два гола. А у «Смедберга» в команде только высокие и крепкие игроки. Кристине и Ямила были в полном шоке.
Я открыла дверь, и мы прошли в коридор. Мелика стянула ботинки и бросила их как попало – Малин делала точно так же. Когда она прошла в мою комнату, я поставила ее ботинки в ряд вместе с остальными. И они не касались друг друга.
Я вошла к себе, Мелика уже сидела на кровати под картой мира. После того как я летом прочитала про Пита Хейна и гражданина мира, карта переместилась из коридора в мою комнату. Мелика выложила открытки на кровать. Две открытки из двух разных мест от Явида – ее старшего брата.
– Brother, – говорила Мелика, пока не освоила норвежский. – Brother not here[5].
Постепенно она выучила немало слов и рассказала, что Явид отправился на поиски лучшего места для жизни еще до того, как они с матерью и отцом перебрались в Норвегию.
– Уехал, – сказала Мелика.
И никто не знает, где он сейчас.
Меня немного тошнило от этой мысли, потому что я всегда хотела, чтобы у меня был брат. Я и Малин – маленькая семья. У Мелики семья большая, но неполная.
Первая открытка пришла из Будапешта, из Венгрии. Там было написано:
Мелика читала и переводила. У нее был мягкий голос.
– Значит, первая открытка из Венгрии, – сказала я и воткнула кнопку в Будапешт. – Потом он был там, – я показала на Вену в Австрии и воткнула еще одну кнопку.
Мелика прочитала открытку:
Мелика рассказала, что Явид помог ей выучить английский. Обычно они вместе зубрили слова, brother, и sister, и football[6]. Когда брат уехал, он оставил ей свой словарь. И подчеркнул важные выражения.
Кнопки на карте образовали линию, и эта линия куда-то вела. Я отрезала несколько шерстяных ниток и соединила ими кнопки.
– Это кусочек пути, – сказала я.
Мелика смотрела, не моргая, глаза ее были совершенно ясными.
– Если бы я только знала, где он, – проговорила она и взглянула на меня. – Я бы тут же отправилась туда и привезла его. Я бы взяла с собой взрослого и привезла Явида сюда.
Но у беженцев нет адреса. Мелика посмотрела вниз, на свои руки. Прижала ладони друг к другу. Мне нужно было сказать что-нибудь – ее шоколадные глаза стали похожи на какао.
– Я тоже наполовину переселенка, – произнесла я. – Моя мама бежала в Норвегию из Грумса.
Мелика оторвала взгляд от своих рук и улыбнулась, но по ее щеке катилась слеза.
– Грумс? – сказала она и смахнула ее.
– Да, Грумс! Это местечко в Швеции.
Мы засмеялись. Смех у Мелики был словно птичий щебет.
– Вот тут, – ответила я и показала небольшую отметку возле Карлстада в Швеции. Я поставила эту точку, потому что Грумс такой маленький, что его и не увидеть.
– Вот тут находится Грумс.
– В Грумсе была война? – спросила Мелика, и между ее бровей появилась морщинка.
– В некотором роде, – ответила я. – Там был невоенный конфликт. Малин говорит, что дом бабушки и дедушки – это минное поле.
– Почему ты не называешь ее мамой?
Я пожала плечами. Подумала о вязаных шапках, вязаных носках и вязаных шарфах, которые бабушка и дедушка присылают к каждому Рождеству.
А Мелика показала
Вечером я чистила зубы и мельком посмотрела на себя в зеркало. Расчесалась пять раз с левой стороны и пять раз – с правой.