На пятые сутки мы пошли. Вернее, пошел я, а он пополз рядом, отталкиваясь лапками и указывая путь. Если я все правильно понял, шли мы к городу цивилизации дулей, а уж что там меня ждет – одному богу известно. Двигались медленно, малыш часто отвлекался. Мне то и дело приходилось очищать его шерсть от цепляющихся растений, извлекать из лапок колючки и оттаскивать от рассматривания бабочек. В душе я надеялся, что именно дули помогут мне попасть назад к крейсеру.
Паек кончился еще в первый день пребывания в лесу гигантских деревьев, я жевал вместе с Дулем растения, которые он выбирал, и пил воду из ручейков, при этом совершенно не чувствовал себя голодным.
Я пытался выяснить, почему его никто не ищет, но малыш или скрывал причину, или же, скорее всего, не мог объяснить. Для рассказа о собственном городе барашку не хватало слов – «большой дом», «большая мама», «большой камень», «большая вода» мешались в его речах с фразами из земных песен, которые я напевал себе под нос.
Ночью мы отдыхали. Нисколько уже не боясь огромного малыша, я зарывался в мягкую белую шерсть и сладко спал до самого утра.
Днем я был настороже, он – нет. Я так и не смог объяснить барашку, что такое «хищник». К удивлению, помогла древняя игра «камень, ножницы, бумага». И однажды Дуль насторожился, замер, уши встали торчком, кожаный нос смешно задвигался. Он молча показал, как ножницы режут бумагу, и мы тихонечко миновали опасное место. Тихонечко! Мне казалось, что ломимся сквозь чащу, как стадо слонов. Однако я догадался, что хищников в нашем земном понимании тут нет, но есть странные формы жизни, которые лучше обойти стороной.
Через несколько дней лес поредел, между кронами все чаще стало появляться неистово-синее небо, и вскоре мы вышли на песчаный берег бескрайнего моря такого пронзительного лазурного цвета, что я на мгновение прикрыл глаза. Но не морю я удивился. Вдали громоздились причудливые сооружения из черного камня, блестевшие под солнцем: воздушные арки, башни, странные пирамиды – дома, возможно; колонны и портики, увитые алыми, желтыми, фиолетовыми растениями. А между ними покачивались белоснежные местные жители – дули. И все это было таким… ну да… «большим», что я вновь почувствовал себя Гулливером в стране великанов.
– Как меня тут примут? – пробормотал я.
Малыш тотчас подхватил слово:
– Примут? Что значит «примут»? Будем жить, друг Тимоха, – получилось так похоже на Серегу, что я расхохотался.
Встречать нас вышло целое «стадо» гигантских симпатичных овечек – дулей. В отличие от малыша, они не ползали, а крепко стояли на колышущихся лапах. Одна из них – ростом с двухэтажный дом – вышла вперед и что-то пропела низким голосом.
Малыш ринулся к ней, я за ним. Я ведь мог его запросто потерять среди овечек, как китайца среди китайцев.
Мой Дуль прижимался к белой «копне» и тоже что-то пел, так долго, что я не выдержал:
– Это твоя мама, Дуль? Что ты ей сказал?
Он обернулся, на меня глянули полные счастья «велосипедные» глаза:
– Я сказал маме, что ты, Тим, наш папа!
Всего два часа потребовалось новоявленной «супруге», чтобы мы смогли более-менее объясняться. А через неделю я уже был в городе дулей своим… э… «дулем».
В каждом доме нас с барашком встречали как героев. Оказалось, что это у них экзамен такой – отправить ребенка неизвестно куда, чтобы он принес «мысль». Хороши взрослые, нечего сказать. Вместо «мысли» малыш привел папу, чему все были несказанно рады.
Дули – сплошь женщины, возможно, иные, чем на Земле, но все же они знали, что такое «он». Только их «мужчины» неразумны. Они – всего лишь сгусток белой субстанции, вырабатывающийся у овечек раз в три земных года и затем дающий начало новой жизни. Получается, что овечки рожают дважды – сначала «мужа», потом ребенка. Но субстанция чрезвычайно капризная, поэтому детей у дулей мало.
«Мысль» для них – главное. Я бы назвал цивилизацию дулей, прежде всего, духовной. Размышления и созерцание – основа жизни, а наука и техника – лишь необходимое ремесло. Жилища просты, вещи непритязательны, большую часть времени овечки проводят в коллективной медитации, приходя в эйфорию от неожиданной интересной идеи.
Хозяева часто зависали, принимая гостей – меня и Дуля, поскольку мы приносили много «новых мыслей», и овечки с наслаждением часами обмусоливали каждое наше слово. В результате мы оказывались предоставленными сами себе, и тогда малыш показывал город.
Рисовать дули не умели, но оценить творчество – это они могли. С благоговением мой блокнот осторожно передавался из лап в лапы, дули приглушали голос, разглядывая наброски на малюсеньких листочках, чем напоминали мне друзей с крейсера. Карандаши вызвали такой трепет и восторг, что постепенно я их раздарил, оставив себе лишь простой.
Каждому из дулей я задавал вопросы: как попал к ним с планеты песка и белых кубиков? Как туда вернуться? Понял лишь одно – в их мире никаких кубиков нет. Много позже до меня дошло, что земное слово ни о чем барашкам не говорило, и то, что я называл «кубиками», имело для дулей другой – глубинный смысл.