Непростые смертные

Вражеская стоянка не горела, скоро старшины смогли прийти в чувства и сумели продолжить бой с большим умом. Против атаки выставили огромную борону из выструганных в иглы брёвен, расчёт был, что обезумевшая скотина сомнёт о них весь авангард, Святогорич сорвал голос, перекрикивая лязг, требуя идти за собой. Светлые глаза на грани отыскали слабое место, ценой коня, старшина пробил оборону, опрокинул кусок конструкции, открывая тесноватый, но всё расширяющийся ход.

Святогорич любил своего коня. Но выбрал сохранить жизни наследников Совета. Они, ещё потрясённые, благодарно склоняли перед ним головы, когда на рассвете на бранное поле опустилась чуждая тишина и воцарилась там. Собирались птицы. Кирыч сплюнул. Предстояло возведение кургана. Войско Совета не оставляло тела тлеть под небом, ни своих, ни чужих.

Кто был в силах стоять на ногах после такой ночки ходил по полю, рассматривая валяющееся повсюду оружие, подбирая уцелевшее.

Святогорич, несмотря на изматывающую и выдающуюся роль в битве, и вообще высокое положение, ходил среди прочих. Хотел собрать раскиданные ночью ножи. Он был не из тех, кто привязывается к оружию, но изготовить что-то того же качества и баланса было бы затруднительно в условиях похода, а метательные ножи были вещью удобной и привычной. Святогорич подобрал два, когда взгляд его наткнулся на знакомый меч.

Старшина опустился на колени у тела Ивара.

*

В Зале Совета было пусто. Собрание не назначалось. К Столу из соседних арок прошли Святогорич и Кирыч. Их было двое, и Стол не созывал остальных. Вильгельм бы почувствовал и явился, но он умер, оставив после себя Винсента, который либо не успел привыкнуть чуять такие вещи, либо не научится их чуять никогда. Мальчишке из второго поколения едва исполнилось шестнадцать, Святогорич и слышать не хотел о том, чтобы взять его в поход, и по его окончании не жалел о своём решении.

Кирыч держал меч, который недавно собственноручно выковал и рассчитывал, что он прослужит хозяину дольше. Старшина тьмы водил по гарде подушечкой большого пальца – красивое вышло оружие. Он молча передал клинок светлому, не касаясь его рук.

Святогорич поднялся в воздух у стены, уже в немалом количестве увешанной оружием. Вложил клинок в держатели.

В других мирах ему приходилось видеть изображения людей, запечатлённых в мгновение, картинки получались едва отличающиеся от настоящих, хотя жизнь светлый видел насыщенней, объёмней и ярче. Эта стена в Совете была для него чем-то вроде альбома с такими картинками, глядя на неё, он вспоминал руки, которые держались за гарды мечей, тех, чья кровь расплескалась по их лезвиям. Эта стена постоянно заставляла думать и помнить. Святогорич считал, что и остальные чувствуют также, но мнение его пошатнулось. Ты – сам грань между правдой и ложью, ты – мерило, нельзя знать другого человека.

Светлый оглянулся на тёмного, будто желая что-то сказать, но потомок Кира выглядел так, что было понятно – хочет тишины.

И в тишине они разошлись.

Часть II. После.

История

Везение Друджи не вызывало сомнений: прочная власть, родовая крепость с доходом, боевые походы, нажитые в них боевые друзья, зрелый, удачный брак, охотничьи угодья, нередкие пиры, чтобы жизнь не казалась пресной.

Голос рода Деина звучал на Совете ровно и уверенно, его слушали, с ним считались. На каменный кремлинец покушались самые ошалелые, разбойники, сбившиеся в ватаги на загородских трактах, не ведающие, что хозяин ждёт их-не дождётся, любовно натачивая более старый, чем крепость, неброский на вид меч. Меч был ровесником первенца рода. Первого сына звали Даиром, а меч – Сверчком. В шутку, за то, что неизменно всверкивал, будучи доставаемым из ножен. Гарда и рукоять у меча были заурядные, даже простоватые, но очередной хозяин по счастью был воин и умел верно оценивать толковое оружие. Друджи не расставался со Сверчком даже в стенах дома, используя незанятое хозяйственными нуждами время, чтобы поработать оселком или мягкой тряпицей, полируя не знающий осечек булат.

Женился Друджи после девятого похода, в лишённые юношеского пыла и несдержанности сорок восемь лет. Его избранницей стала бесприданница, девица строгого воспитания, не имеющая предложить мужу ничего, кроме крестьянского здоровья и приятной наружности. Сделавшись госпожой, она не превратилась в крикливую зловредную бабу, раздающую указания, её можно было увидеть, чуть зардевшуюся, с неизменно припущенными по стеснительности веками, но слышно её не было. Она очень уважала мужа за то, чем считала себя ему обязанной. По её разумению, её бесприданность приравнивалась к смертному греху, и только святой мог принять себе на шею такую обузу. Друджи относился к жене тепло, потому со стороны их миру да покою можно было только позавидовать. Сначала у них родилась дочь, и родители были ей рады, потом, спустя несколько лет, двое сыновей-погодков, и им радовались тоже.

Так что, когда взбрыкнувшая необъезженная лошадь выбросила Друджи из седла, никто не подумал, что он невезуч. Вывихнул ногу, а другой бы шею свернул.