Непутевая

Конечно, лучше бы рядом был доктор Тайлер. Они через многое прошли вместе: роды, смерти, менопаузу, ангины, поносы, депрессию. По крайней мере, он был человеком одного с ней уровня. Даже если он не знал, что делать, возраст и опыт позволяли ему найти выход.

— Молодой человек, — спросила она, — и все-таки: насколько опасно я больна?

Он выпрямился и опустил стетоскоп.

— Гм-м-м… Вы достаточно больны, чтобы лежать здесь. Согласны?

— Я могу умереть?

— Я бы не сказал, но… — он откашлялся. — Никто не живет вечно. — И вышел из палаты.

Миссис Бэбкок услышала, как он налетел на кого-то и дал волю своему раздражению.

— Бегают тут всякие… — долетело до нее.

Что с ней происходит? Уэсли умер от сердечного приступа на полу своего кабинета. Через два месяца у нее началось кровотечение из носа, продолжавшееся несколько часов. Доктор Фогель сделал анализ крови и прописал преднизолон. Через неделю она ушла из больницы. Спустя три месяца все повторилось. Три недели назад из носа снова пошла кровь. Лекарство не помогало. Ей сделали переливание крови и новые анализы. Теперь он надеется на новое лекарство. Что же с ней происходит? Почему он обращается с ней как с ребенком?

В палату неуклюже вошла Джинни. В застиранной футболке с надписью «Яблочное вино Бун» и каком-то полукомбинезоне. Где она это откопала? Миссис Бэбкок закрыла глаза и вздохнула.

— Извини, мама, если тебя это раздражает, — мрачно сказала Джинни, — но это единственное, что у меня есть.

— Бедняжка! Я понимаю, трудно сводить концы с концами всего на восемь тысяч долларов в год! — Она снова вздохнула и заставила себя не обращать внимания на наряды Джинни. Ее всегда удивляло, как быстро изменяются дети физически. Будь ее воля, она оставила бы всех в возрасте пяти лет. Она обожала их маленькие тела в этом возрасте. Никогда потом им не требовалось от нее столько помощи, никогда не случалось столько несчастий. Они танцевали под пластинки, и от их трогательного, грациозного вида у нее невольно текли слезы. Они цеплялись за ее колени, требуя успокоить и поцеловать.

К сожалению, дети быстро росли. Пошли в школу и стали отворачиваться от ее объятий; старались все делать сами и не искали спасения у нее на коленях. Голоса мальчиков стали ломаться, они превратились в неуклюжих хвастливых подростков. У Джинни началась менструация, развились бедра и грудь. Они — ее дети — могли точно так же, как родители, испытывать желание и страсть, у них могли появиться собственные дети, на которых они будут смотреть, ожидая, что те станут лучше родителей.

Особенно тяжело переносил Уэсли выходки Джинни, когда она стала бегать на свидания и возвращаться с размазанным макияжем. Он говорил, что она напоминает ему поросенка, которого нежно растили все лето. А когда они увидели Джинни в больничной палате после падения с мотоцикла мальчишки Клойда?! Страшно вспомнить! Ободранную, в кровоподтеках, как недожаренный ростбиф…

Миссис Бэбкок старалась не думать, кто и что делает с оформившимся телом Джинни, телом, которое она одновременно любила и ненавидела. Ради душевного спокойствия Джинни она старалась вести себя с ней величественно-безразлично. В конце концов, это чувство собственности просто смешно. Теперь у Джинни свой ребенок. Интересно, любит ли она свою дочь, как любила ее в детстве мать? Купания, пеленания, кормления, лечение… Разве могла она ожидать, что Джинни вырастет и станет чужой? Не способной думать ни о ком, кроме себя. Иначе она не явилась бы в этом дурацком комбинезончике.

Джинни с удивлением смотрела на эту сварливую, зациклившуюся на ее внешнем виде женщину.

— Ты сегодня плохо выглядишь, — сказала она, не отрывая глаз от огромного синяка. По правде сказать, Джинни было обидно за мать.

— Еще бы! Извини, но я не могу так просто взять и умереть, чтобы избавить тебя от нотаций.

— Мама! Ради Бога!

— Джинни, я попросила бы избавить меня от твоих замечаний. — Миссис Бэбкок сама испугалась своего эгоизма. Когда она была ребенком, считалось само собой разумеющимся, что дети во всем уступают родителям, ждут их, помогают по дому: но когда стала матерью и была вправе рассчитывать, что пришла ее очередь, мода переменилась, и от родителей снова требовалось уступать. Все перепугалось… Но самое интересное: с тех пор, как приехала Джинни и миссис Бэбкок смогла дать выход своему раздражению, исчезла ее депрессия. Раньше, если дети огорчали ее, она обвиняла себя: не сумела их воспитать. Она все глубже погружалась в черную мглу самобичевания, пила таблетки доктора Тайлера и валялась дома, остро чувствуя свою никчемность. А теперь, когда повод действительно появился, депрессия исчезла.

— Расскажи о себе, дорогая, — стараясь быть вежливой, сказала она. — Что ты делала этот год?

Джинни скривилась.

— Я видела Клема Клойда.

— Пожалуйста, не говори мне о нем. Этот тип чуть не убил тебя.

— Он изменился.

— Волчонок всегда останется волчонком, даже если живет среди людей.

— Он правда изменился, мама. Он теперь семейный человек. У него жена, трое детей.

— Ну и что? У Аттилы тоже были дети.