Нераскаявшаяся (ЛП)

Только добрые люди могут ответить улыбкой святой Марии во Плоти, подумала Гильельма. По крайней мере, им не нужно благословлять мясо для паштетов! А может быть когда–то, очень давно… Гильельма попыталась четче сформулировать свои мысли — ну очень давно, сто или может даже тысячу лет назад? или во времена ее деда и бабки? В общем, еще до того, как князь мира сего начал распространять зло по земле, еще до того, как папа Римский начал войну, еще до крестовых походов, до Инквизиции… тогда, может быть, все придерживались веры добрых людей и прекрасная Дама всегда улыбалась?

Ужин закончился. Пока домашние готовили постели и ложа для гостей в обеих комнатах — наверху, на солье, и в сутул, полуподвале возле овчарни, Гильельма встала и тихо вышла за двери, растворившись в ночи. Снаружи ее встретило ледяное молчание, обдавшее лицо белым морозным паром от дыхания. Снег продолжал падать, но снежинки, оседавшие на ней, сразу же таяли. Был настоящий зимний снегопад. Уже почти Рождество… Гильельме не хотелось думать о том, что может принести с собой это Рождество и этот снег.

ГЛАВА 13 КАНУН РОЖДЕСТВА 1305 ГОДА

«Но мы верим, что в божественную эпоху настанет новая земля и новое небо, как Господь уже сказал своему народу в пророчестве Исайи: «И будет новая земля и новое небо, которое для вас создам, и пребудет вовек…» (Ис. 66, 22) И Петр также сказал в своем Послании: «Впрочем, мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Пе. 3,13). И Иоанн сказал в Апокалипсисе: «И увидел я новое небо и новую землю» (Апок. 21,1)

Анонимный трактат катаров, Лангедок, около 1220 года

Чтобы чаще видеть снег, Гильельма вызвалась убирать солому. Еще она должна была очистить настил овчарни от помета, подмести фоганью, а потом уже раскладывать солому в ярком свете зимнего солнца. Работая вилами, одетая в теплую шубу поверх сорочки и юбки, она могла немного помечтать. Гильельма складывала солому под крышей с подветренной стороны дома, чтобы уберечь ее от дождя и сырости. Возле стены нужно было складывать уже высохшую и выбеленную на солнце солому в стога. Щеки Гильельмы раскраснелись от холода, словно вобрали в себя чистоту зимнего воздуха. Может быть, эта зимняя страна и есть образ той истинной земли, который неотступно ее преследует? Истинная земля, где правит князь света, и волки живут в мире с овцами? Может быть, царство, которое не от мира сего, подобно белизне снегов? А может быть, почти невидимое, оно скрывается за сияющими горами?

На сегодня уже многое приготовлено для праздника. Но все же он не получится таким, как все они мечтали целый год. Закончив раскладывать солому для просушки, которая пригодится и для овец, и для людей, Гильельма пошла помогать матери печь хлеб. Весь вчерашний вечер они обе месили тесто; и теперь оно, наконец, поднялось. Они сделали и большие хлебы, и маленькие булочки, называемые тоньол, и сладкие булочки, выпекаемые специально к празднику. Конечно, муку следует экономить, но ведь Рождество такой светлый праздник… Еще они припасли четверть окорока, колбасы и закопченную Белотом солонину — в общем, все, как у людей. В печи Белотов пекли хлеб, и не только для всех Маури, но и для большинства домов деревни, потому что только у них, Клергов и Риба, печь справлялась с такой нагрузкой. Едва хватало времени поддерживать огонь в печи и заменять одни хлебы на другие… Азалаис и Гильельма вышли из дому, закутанные до самого носа, одетые в шерстяные рейтузы и гетры из овечьей шкуры, чтобы защитить ноги от мороза. Со смехом скользя по снегу на деревянных подошвах, они едва волочили свою ношу — длинную доску, уставленную выпечкой — большими длинными хлебами, маленькими круглыми хлебцами, яблочными пирогами, прикрытыми белой тряпицей. Вся деревня при виде их принималась отпускать шутки. «Да поставь это в мою печь, Азалаис! — закричала проходящим Гаузиа Клерг, появляясь в дверях. — Я сейчас и место приготовлю».

Азалаис поблагодарила, извинилась, поздоровалась, и вместе с дочерью втащила доску в дом кузины бальи. Гильельма также поклонилась, стряхнула снег с одежды, вдохнула запахи соседского дома. Немного позже, по дороге назад, когда мать и дочь спешили домой по деревенским улицам, Азалаис шепнула на ухо Гильельме: