Нераскаявшаяся (ЛП)

Каждый день за столом совершалась одна и та же церемония. В обязанности Гильельмы входило раздвигать тяжелый стол, расставлять тарелки и кубки; она также прислуживала за трапезой, а Эрмессенда готовила и ревностно блюла, чтобы Гильельма как следует подавала сваренный ею суп. Потом все четверо рассаживались за столом: мужчина и мальчик у очага, а обе женщины напротив них, на лавке; и сразу же начинали поглощать пищу, их руки постоянно тянули ко рту какую–нибудь еду. За столом почти не разговаривали. Гильельма смотрела на Бертрана. Его лицо с короткой острой бородкой было крупным, лишенным всякого выражения; иногда он бросал на нее сальной взгляд; его массивные челюсти молча двигались, его огромное тело казалось каменным. Его плечи, все туловище, были словно сделаны из грубо отесанного камня, который еще нуждался в резце скульптора. Гильельма заметила, что он, видно, без особого уважения относился к своей матери, а та делала бесконечные замечания мальчику, не ожидая никакой возмущенной реакции в ответ. Бертран почти все время молчал или говорил короткими отрывистыми фразами.

И каждый вечер, в постели, Гильельму ждало одно и то же испытание. Она одевала длинную, до самых пят, толстую ночную рубашку, она закутывалась в одеяло до самого носа, она отворачивалась к стене, показывая, что ужасно хочет спать. И каждый вечер все та же мерзкая рука ощупывала ткань в поисках ее тела, все тот же раздраженный голос обвинял ее в том, что она как неживая, та же слепая, безжалостная сила наваливалась на нее, проникала в нее, расплющивала ее с отвратительной грубостью. Гильельма закрывала глаза и пыталась таким образом закрыть свою душу, закрыть свое сердце, защитить свои мысли и скрыть страхи. Она даже не пыталась помешать тому, чтобы ее сердце переполнялось невыносимой, абсолютной ненавистью.

Зачем в тот вечер, за ужином, Гильельма произнесла имя Мессера Пейре Отье? Какой ангел или демон толкнул ее под логоть? Как она осмелилась на это, всегда такая покорная? Разговор за столом зашел о нотариальных актах. Гильельма слышала, как вдова отчитывает старшего сына относительно дела с признанием долга. Нужные бумаги хранились у нее в сундуке, и ей надо было знать, кто теперь расплатится с долгами покойного Кальвета. Она хотела видеть нового нотариуса. Завтра, и не позже, — шипела она.

— Говорят, — пробормотала Гильельма, — что лучшим нотариусом был поверенный покойного графа де Фуа, Мессер Пейре Отье из Акса…

Лица сидящих за столом внезапно изменились. Эту смесь страха и неприятия Гильельме уже доводилось видеть на лицах некоторых ее односельчан. В этот вечер ей показалось, что муж и свекровь внезапно онемели, как будто их хватил удар от слов, которые она только что произнесла. Эрмессенда, лицо которой совсем побагровело, неподвижно сидела, разинув рот. Бертран, бледный от гнева, заговорил первым:

— Чтоб ты больше никогда не смела произносить здесь этого имени, — едва выговорил он, задыхаясь от бешенства. — Иначе я с тебя шкуру спущу…

Немного погодя, в их спальне, когда она попыталась сопротивляться ему немного сильнее обычного, он ударил ее по лицу и сказал со злобной ухмылкой:

— Слишком поздно, красавица моя, хранить целомудрие для своих еретиков! Не по адресу обращаешься. Я таки научу тебя послушанию.

И тогда, впервые за все время своего несчастного брака, Гильельма разрыдалась. А потом, когда она пыталась беспорядочно защищаться, ее муж вошел в раж и тоже впервые стал избивать ее; он бил ее, сжав кулаки, своими маленькими, но твердыми, как камень, руками, а потом стал пинать ее ногами, в то время, как она лежала, свернувшись в клубок на матрасе. В ту ночь она решила уйти от него. Вернуться в Монтайю.

ГЛАВА 17 НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

Вместо таинства брака, телесного союза между мужчиной и женщиной, они выдумали духовный брак между душой и Богом, когда, например, кто–то становится «совершенным», или «утешенным», вступая в их секту и их орден…

Бернард Ги. Practica Inquisitionis (Учебник инквизитора)

«Уже отдана злому мужу; уже отдана злому мужу весёлая девица…»