Нераскрытая самость

Хотя от этих различий можно отмахнуться как от слишком тонких или надуманных, сам факт их существования свидетельствует о том, что даже самые тривиальные содержания сознания окутаны полумраком неопределенности. Это дает нам основание полагать, что каждое из них несет определенный сублиминальный заряд. Хотя данный аспект играет незначительную роль в повседневной жизни, его следует иметь в виду при анализе сновидений. Я вспоминаю свой собственный сон, который немало меня озадачил. Мне снилось, что какой-то человек пытается подойти ко мне сзади и запрыгнуть мне на спину. Я ничего не знал о нем, кроме того, что однажды он переиначил одно из моих высказываний, превратив его в жалкую пародию на первоначальный смысл. Подобные вещи часто случались со мной в моей профессиональной жизни, но я никогда не задумывался о том, какие чувства это у меня вызывает. Поскольку поддержание сознательного контроля над эмоциями имеет важное практическое значение, сновидение напомнило мне об этом инциденте, представив его в форме коллоквиализма. Эта фраза, достаточно распространенная в быту, звучит так: «Du kannst mir auf den Buckel steigen» (букв. «Можешь залезть мне на спину»), что означает: «Мне все равно, что ты говоришь».

Можно сказать, что данный сновидческий образ был символическим, ибо он выражал ситуацию не прямо, а косвенно, через конкретизированную разговорную метафору, поначалу мне недоступную. Поскольку у меня нет никаких оснований полагать, будто бессознательное стремится скрыть что-либо, я не должен проецировать подобное намерение на его активность. Сновидениям свойственно предпочитать яркое и живописное выражение бесцветным и сугубо рациональным утверждениям. Это, безусловно, не преднамеренное сокрытие; все дело в нашей неспособности понять их эмоционально заряженный, образный язык.

Поскольку ежедневное приспособление к реальности требует от нас точности формулировок, мы научились отбрасывать мишуру фантазий и, таким образом, утратили качество, столь характерное для первобытного разума. Примитивное мышление видит объект в ореоле ассоциаций, которые у цивилизованного человека стали более или менее бессознательными. В результате животные, растения и неодушевленные предметы могут приобретать свойства, которые белому человеку кажутся в высшей степени неожиданными. Увидев ночное животное днем, первобытный человек не сомневается, что на самом деле это знахарь, временно изменивший свой облик, или это животное-лекарь, или животное-предок, или чья-то лесная душа. У дерева есть душа и голос, а его судьба неразрывно связана с судьбой человека. Некоторые южноамериканские индейцы уверяют, что они красные арары (попугаи), хотя прекрасно знают, что у них нет перьев и они не похожи на птиц. В первобытном мире вещи не имеют таких четких границ, как в нашем. То, что мы называем психической идентичностью или participation mystique, исчезло из нашего мира вещей. Однако именно этот ореол, или «периферия сознания», как его называет Уильям Джеймс, придает красочность и фантастичность миру первобытного человека. Мы утратили этот ореол до такой степени, что, столкнувшись с ним, уже не в состоянии его распознать. Он кажется нам невразумительным, непостижимым. У нас такие вещи остаются ниже порога; когда же они появляются вновь, мы убеждены, что с нами что-то не так.

Ко мне не раз обращались образованные и во всех других отношениях умные люди с жалобами на странные сны, непроизвольные фантазии или даже видения, которые шокировали и пугали их. Они полагали, что никто в здравом уме не может испытывать ничего подобного и что человек, которого посещают видения, явно не в своем уме. Один мой знакомый богослов однажды заявил, что, по его глубочайшему убеждению, виде´ния Иезекииля были симптомами болезни, а «голоса», которые слышали Моисей и другие пророки, – галлюцинациями. Естественно, когда нечто подобное случилось с ним самим, его охватила паника. Мы настолько привыкли к рациональной наружности нашего мира, что уже не можем представить себе ничего, что выходило бы за рамки здравого смысла. Когда наш разум делает что-то совершенно неожиданное (а это случается время от времени), мы приходим в ужас и сразу же думаем о патологическом расстройстве, тогда как первобытный человек думал бы о фетишах, духах или богах, но ни на мгновение не усомнился бы в собственном здравомыслии. Положение современного человека во многом напоминает положение одного старого врача, который сам страдал психозом. Когда я спросил его, как он себя чувствует, он ответил, что всю ночь дезинфицировал небо хлоридом ртути, но не нашел никаких следов Бога. Вместо Бога современный человек находит невроз или что похуже, а страх перед Богом превращается в фобию или патологическую тревожность. Эмоция осталась той же самой, только ее объект сменил название и природу.