Нерассказанная история США

В Потсдаме Стимсон сообщил генералу Дуайту Эйзенхауэру, главнокомандующему войсками союзников в Европе, что применение бомбы неизбежно. Эйзенхауэр отреагировал резко отрицательно. Свое отношение к ситуации он описал в интервью журналу Newsweek: «И тут он сказал мне, что они собираются сбросить ее на японцев. Ну, я его послушал, но говорить ничего не стал: в конце концов, моя война в Европе закончилась, а то меня уже не касалось. Но постепенно от одной только мысли об этом я начинал впадать в депрессию. Потом он спросил мое мнение, и я ответил, что против применения бомбы по двум причинам. Во-первых, японцы готовы сдаться, и я не видел никакой необходимости наносить им такой ужасный удар. Во-вторых, мне очень не хотелось, чтобы именно наша страна первой применила подобное оружие»¹⁰⁵. Эйзенхауэр сказал историку Стивену Амброузу, что выразил свое несогласие лично Трумэну и его главным советникам. Историк Бартон Бернштейн не без причины сомневается в правдивости слов Эйзенхауэра, но генерал Омар Брэдли поддерживает версию Эйзенхауэра¹⁰⁶.

Как только бомба успешно прошла испытания, у Трумэна, Бирнса и Стимсона исчезли причины желать вступления СССР в войну: ведь это дало бы право Советам на уступки, обещанные Рузвельтом на Ялтинской конференции. 23 июля Черчилль заметил: «Совершенно ясно, что США в настоящее время не хотят участия русских в войне с Японией»¹⁰⁷. Бирнс признавал: «И президент, и я сам перестали жаждать участия СССР в войне, как только узнали, что испытания прошли успешно». Он объяснил своему помощнику Уолтеру Брауну, что «надеялся выиграть время, считая, что после атомной бомбы Япония сдастся, и Россия не получит такой уж большой кусок добычи»¹⁰⁸. С точки зрения Трумэна и его советников, проще всего этого можно было достичь, применив атомную бомбу. Объяснения Трумэна очень доходчивы: «Думаю, японцы сдадутся еще до того, как Россия вступит в войну. Я уверен: так и будет, как только над их родиной возникнет “Манхэттен”»¹⁰⁹.

Сталин и Трумэн с госсекретарем США Джеймсом Ф. Бирнсом и советским наркомом иностранных дел В. М. Молотовым на Потсдамской конференции в июле 1945 года. Во время пребывания в Потсдаме Трумэн и его советники узнали об успешном испытании атомной бомбы «Тринити». Теперь, получив новое оружие и собираясь отказаться от обещанных СССР территориальных и экономических уступок, Трумэн, Бирнс и военный министр Генри Стимсон больше не хотели участия Советского Союза в войне на Tихом океане.

Еще до окончания конференции Трумэн тихонько подошел к Сталину и небрежно упомянул, что США разработали «новое оружие необычайной разрушительной силы». Не зная, что советская разведка держит Сталина в курсе проекта «Манхэттен», Трумэн поразился безразличию Сталина и даже засомневался: а понял ли советский руководитель, о чем вообще идет речь? Однако Сталин понимал намного больше, чем показалось Трумэну. Он знал о планировавшихся испытаниях. Теперь он пришел к выводу, что испытания прошли успешно. Он немедленно позвонил наркому внутренних дел СССР Л. П. Берии и отругал его за то, что тот не знал об успешно проведенном испытании. А. А. Громыко вспоминал: когда Сталин вернулся на свою дачу, то заметил, что американцы воспользуются атомной монополией и станут диктовать условия мира в Европе, но он на их шантаж не поддастся¹¹⁰. Он приказал советским войскам ускорить вступление страны в войну, а ученым – наращивать темпы исследований.

Трумэн не отдал непосредственного приказа сбросить бомбу. 25 июля в Потсдаме он одобрил директиву, подписанную Стимсоном и Маршаллом, приказывающую применить атомные бомбы после 3 августа, как только позволят погодные условия. Он знал: маловероятно, что Япония примет окончательный вариант Потсдамской декларации, где не содержалось ни существенных изменений к условиям капитуляции, ни предупреждения о бомбе, ни уведомления о вступлении СССР в войну. Однако важно отметить: вопреки более поздним утверждениям Трумэна и Стимсона указание провести бомбардировку было дано до, а не после того, как японцы отклонили Потсдамскую декларацию. Трумэн не предложил Сталину подписать декларацию, хотя Сталин был готов подписать ее и даже принес собственный проект. Подпись Сталина показала бы японцам, что СССР намерен вступить в войну. Отсутствие его подписи побудило японцев продолжать бесплодные попытки получить помощь СССР в достижении лучших условий капитуляции, а часики все тикали, и наконец бомба была готова к применению.