Едва Грабовски произнес это, Лидия сразу поняла: именно этого он и хочет. Нет, ее глупость бесконечна!
Наблюдая, как он входил в ее спальню и как его лицо искажалось от потрясения, она решила, что теперь по крайней мере может снизить темп и подумать. И теперь именно она взяла верх.
Конечно, ему не нужны никакие разговоры. Тем более, он наверняка отослал ее снимки в газеты, и теперь репортеры мчатся сюда со всех ног!
– Когда вы их отослали? – бросила она.
– Что? Нет, я никуда ничего не посылал. Клянусь! Никому и ничего!
– Встаньте. Я хочу, чтобы вы встали!
– Мне придется опереться на руки, – предупредил он. – Ничего, если я их опущу?
Он явно был не в форме. Возможно, повредит колени, если попытается встать из позы лотоса без помощи рук.
– Только медленнее, – приказала она. – Иначе мой палец может дрогнуть.
Когда он с трудом встал, она приказала:
– А теперь руки за голову. Два медленных шага ко мне. Не хочу, чтобы ваше тело загородило дверь, когда вы упадете.
– Клянусь Богом, – пролепетал он. – Если вы отпустите меня, я отдам вам камеру. Можете стереть всю память. Больше ни у кого ничего нет.
Что она испытает, убив его? Если сейчас нажать на курок, все будет кончено.
– Проблема в том, – произнесла она, – что у вас нет возможности это доказать. Трудно доказать недоказуемое.
Он слегка пошатывался, а по виску ползла набухшая вена, похожая на жирную голубовато-зеленую гусеницу.
– Моя камера и ноутбук, – прохрипел он. – Все там. Я не отправил ни единого снимка. Собирался сегодня лететь домой. И не стал отсылать, поскольку…
– Почему же? Почему вы этого не сделали?
Если он поверит, будто она задумала его убить, вынудит ли это сказать правду? Или заставит лгать изо всех сил?
– Потому что я никому не доверяю, – объяснил он. – Весь Интернет будет забит снимками еще раньше, чем я успею приземлиться в Хитроу.
Она припомнила кое-что из их болтовни в прошлом.
– Вы католик, верно, Джон? Не хотите помолиться?
– У меня в кармане четки, – вздохнул он. – Ничего, если я их вытащу?
Пока он станет перебирать бусины, у него будет время подумать.
– В каком кармане? Хорошо, очень медленно, и держите другую руку на затылке.
Ему следовало вернуться домой еще вчера вечером. Но он всегда старался сделать немного больше, чем требовалось, поскольку являлся истинным перфекционистом, что и создало ему репутацию профессионала. Но сейчас именно это качество поможет ему заработать пулю в живот.
Он заставил себя отвести глаза от пистолета. Губы шевелились в безмолвной молитве.
Пес стоял у бедра Лидии. Постель была аккуратно застелена, в изголовье громоздились вышитые подушки и валики. На туалетном столике стояли флаконы с духами, с угла зеркала свисало несколько ниток бус. Крышка сиденья-подоконника оказалась поднята, частично загораживая стекло. Но он и так не смог бы выпрыгнуть. Поскольку наверняка убьется. А вот если швырнуть в нее чем-нибудь тяжелым, он сумеет ее одолеть.
Грабовски прочитал вслух «Аве Мария», глядя ей прямо в глаза. Сердце билось почти нормально с тех пор, как он вытащил четки. Она не убьет его, иначе вся полиция штата погонится за ней. Неужели фотографы опаснее?
– Почему бы вам не опустить пистолет? – предложил он. – И тогда мы сможем спокойно поговорить. Вам нечего бояться. Я отдам вам камеру.
– Думаете, я не захочу вас убить? – разочарованно спросила она.
– Думаю… вы не настолько глупы.
– Вы вломились в мой дом, – напомнила она. – Я живу одна. Вы разбили… окно… скажем, на кухне и пробрались в мою спальню. Впервые вы увидели меня всего две недели назад и с тех пор одержимы мной. И доказательства все здесь, в камере. Вы снимали меня на улице, на работе, даже через окно спальни. Я права? Попала не в бровь, а в глаз? У вас очень выразительное лицо.
– О Господи! – воскликнул он. Она все спланировала. Устроила ему ловушку!
– Кто еще способен распознать то, что увидели вы? Дело в глазах? Это вас поразило? Проводили целые часы, сравнивая их? Да, конечно, больше никто на это не способен! Но конец истории таков: вы вломились сюда, набросились на меня, пытаясь изнасиловать. Мне удалось выхватить из ящика пистолет. Я предупредила вас, но вы продолжали надвигаться на меня. И не оставили мне выбора.
Его язык, похоже, распух – возможно, он его прикусил – и теперь мешал говорить, поэтому каждое слово давалось с трудом.
– Вам ни к чему это делать. Отпустите меня, и я отдам вам все. Уеду из страны и никогда сюда не вернусь.
Лидия вздохнула и рассеянно потрепала собачьи уши.
– В этом мне придется вам поверить.
– Возьмите все мое оборудование. Уезжайте куда хотите. У меня ничего на вас нет, как нет возможности вас разыскать.