Эти заповеди, как от богини, завели его далеко от собственного народа. Не для него были стычки между кланами, покой брака и детей. Вместо этого он жил с овдовевшей матерью в лесу, вдали от кланового очага, презираемый — так он считал — чистокровными из деревни. Он изучал человеческие знания с истовостью, рождённой гневом. Он узнал языки людей и других созданий. Он читал старые книги в свете свечей и пергаментные свитки из заброшенного города. Он произносил слова, сказанные ему богиней, пока не оживали деревья. И по весне он вырезал свой тотем из кости, покрыл его резной вязью, и вырезал оголовье в форме волчьей головы с кусками агата вместо глаз.
В ночь полнолуния он проспал почти весь день. Мать разбудила его, чтобы поужинать, как он и просил. Зевая, он уселся на покрытый мхом камень посреди ручья, обмыл тело. Побрил лицо, заплёл волосы железными бусами. Затем он оделся в одежду, разложенную прошлой ночью — рубаху отца из оленьей кожи, тонкой, как лён, сохранённую матерью после того, как он их покинул, заштопанную и зашитую за все эти годы. Племя носило меха и более плотную, толстую кожу, когда вообще что-то носило, но этот человеческий наряд мать сохранила для свадьбы своего наполовину человеческого сына.
Сейчас она принесла ему кашу и кровяную колбасу от огня. Она стояла с едой в деревянном котелке, наблюдая за ним. Она уже давно научилась не спорить с его решениями — в обычае племени было бросать старых матерей и отцов волкам, тотему их клана, когда требовалось кормить слишком много ртов. Но её сын был могучим охотников. Другие заявляли, что видели, как олени и лоси разыскивают его в полях и лугах и укладывают ему на колени свои рогатые головы.
— Хаггар, — сказала она.
Он поднял взгляд, улыбнувшись её грубому и сморщенному лицу, пока не заметил, что её глаза блестят от слёз.
— Не беспокойся.
— Я не беспокоюсь. Но ты уходишь так далеко.
Он ожидал каких-то жалоб, а когда их не последовало, стал говорить заранее придуманные возражения:
— Это ненадолго. Я оставил семь ожерелий в тайнике. В яме ты найдёшь деревянную шкатулку с агатами и опалами, которые можно продать в городе. Люди любят использовать их в своих играх. В коптилке полно мяса и рыбы.
Но когда мать ничего обо всём этом не сказала, он встал, чтобы утешить её.
— Я не уйду далеко, — сказал он, и это была ложь — первая ложь, которую он когда-либо сказал матери.
— Там моя родственница, — ответила она, напомнив про девушку в деревне. — Она ждёт тебя.
Когда он обнял её, она расслабилась у него на груди.
— И я тоже, — сказала она, играясь с костяными пуговицами на рубахе отца.
Позднее, когда стемнело, он покинул лагерь. Босоногий, но бежал вверх по склону через лес. Когда деревья разошлись, сменившись грудами камня, он вскарабкался на хребет, затем оглянулся на мгновение, высматривая огни среди деревьев. Сегодня была первая ночь летнего праздника, и мужчины разводили костёр в волшебном круге. Они уже начали пить медовуху, и скоро женщины станут танцевать под бой барабанов, пока старый шаман будет помечать их лбы из котла с кровью — он никогда не видел этой церемонии. Он пропускал её каждый код.
Он стоял на хребте, пока сгущался мрак.
— Я знаю, что вы здесь, — сказал он, не оборачиваясь. Волчицы крались среди камней, опустив головы. Он побежал вместе с ними вверх по склону на высокий луг, заросший красными коломбинами. Волки преследовали его, но не могли настичь, потому что на бегу он сжимал свой тотемный жезл и шептал эвокации, пока не почувствовал грубую шерсть на спине и руках и не упал на четвереньки.
Всё, чего она просила, он добился — чего бы это ни стоило. Сегодня ночью она поймёт, что от того уродливого мальчишки не осталось и следа. Она увидит, как любовь изменила его.
Перед восходом луны он остановился у разрушенных ворот на склоне, руны которых, как он теперь знал, означали имя, или часть имени: СЕНДР. Оставшиеся буквы на другой стороне выкрошились, и сам столб рассыпался на куски в грубой траве. Ветер затих. Чёрные тучи повисли над ним, закрывая звёзды.
И когда он увидел, что за восточными пиками небо окутано серебром, он прошёл по улице статуй, осторожно ступая по неровным камням. На границе чувств он слышал шум крыс или кроликов в пустых домах; они не показывались. Они прятались в своих норах и трещинах, не зная, что им ничего не грозит; он был не голоден. Весь день он постился, готовясь. Наконец, он достиг края каменного бассейна и опустил голову, чтобы напиться. Но в последний момент он не коснулся поверхности своим длинным языком, и когда луна взошла, он увидел своё отражение, будто в зеркале — свои жёлтые глаза и острые зубы. Обнажив их, раздвинув тёмные губы, он позволил своему дыханию поколебать воду, и в то же время из ниоткуда подул слабый ветерок, следуя его тайному приказу. Ветер растревожил поверхность, избавив его от зрелища своего уродства, когда он вернул себе смертное обличье.