Неравный брак

Она собралась было сказать, что ей как раз совсем не хочется с ним говорить, но как-то само собою вырвалось другое:

– Да неохота за их счет сидеть! Послать – послала, а покушать – пожалуйста?

– Я заплачу, – тут же отреагировал Олег. – Прямо при тебе, чтоб совесть твою успокоить!

Это было произнесено с такой необычной для Несговорова пылкостью, что Женя невольно улыбнулась.

– Ладно, посидим немного, – кивнула она.

– Ты что будешь пить? – спросил Олег, когда они уселись за столик в углу.

Сам он был уже на подпитии – Женя видела это по опустившимся уголкам его губ – но в общем-то не пьян и не развязен.

– Ничего, – ответила она. – Я за рулем.

– Ого! – поразился Олег. – А как же природная лень? Да-а, хорош у тебя бойфренд… Все-все! – поспешил он добавить, заметив, что Женины брови надменно приподнялись. – Вот до него-то мне уж точно дела нет! Как он себе живет, кого спасает… Замнем для ясности. Нервишки просто ни к черту стали, – сказал он, словно оправдываясь. – Удивляться, конечно, нечему: со всех сторон ведь долбают.

Женя всегда не слишком вникала в гуляющие среди телевизионщиков сплетни. Не оттого, что чувствовала себя избыточно нравственной, – просто не интересовалась. А теперь ей и вовсе было не до таких призрачных, не имеющих отношения к ее жизни вещей, как чей бы то ни было имидж. Но не слышать разговоров об Олеге было просто невозможно: слишком заметной и скандальной фигурой он стал в журналистской среде.

За год, прошедший после расставания с Женей, его репутация классически продажного журналиста только укрепилась. Притом если некоторые, особенно молодые, репортеры могли сыграть неприглядную роль «сливного бачка» по неведению, то с Несговоровым дело обстояло совсем иначе. Он словно бравировал своей политической ангажированностью и всем назло охотно демонстрировал ее материальные подтверждения. Если галстук – то не меньше, чем за триста долларов, если дача – то гектар-другой на Николиной Горе. Или вдруг он сообщал в интервью «желтой» газетенке, что увлекся конным спортом и приобрел племенного жеребца, которого держит у себя на новой даче в специально построенной конюшне.

Да плюс его эффектная внешность, да плюс невероятная и все растущая популярность… Одним словом, пищи для сплетен хватало даже помимо его еженедельных «Доводов», которые и сами по себе дразнили журналистскую тусовку.

Все это было так, но во всем этом не было для Жени ничего нового. И ее отношение к этому не изменилось. Были в жизни вещи, которых она ни за что не стала бы делать сама, но не особенно осуждала в других. Ну, хочет человек быть популярным и жить не красиво, а очень красиво. Ну, готов ради этого пожертвовать своей репутацией. Так ведь своей же, не чужой! Не мальчик, сам разберется, что для него почем.

– Ты чего молчишь? – спросил Несговоров. – Тоже считаешь, что мой олигарх диктует мне тексты передач?

– Не считаю, – улыбнулась Женя. – Больше ему заняться нечем! Он тебе оптом заплатил вперед за все, и не надо делать вид, будто ты этого не понимаешь. Но мне это, Олег, совершенно все равно, – добавила она. – Честное слово. Не киллером же ты работаешь. А остальное – твое дело, при чем здесь я?

– Ни при чем, – кивнул он. – Но это-то и грустно… Мне, Женька, легче сейчас было бы, если б я знал, что тебе не все равно. – Официант незаметно поставил на стол высокую рюмку с текилой, и Олег быстро опрокинул ее в рот. – Все-таки, знаешь, когда никакой поддержки нет… Мне, правда, ничья поддержка и не нужна, кроме твоей, – тут же уточнил он. – Противно просто: таких все из себя непорочных-неподкупных корчат. Толпы неуловимых Джо!

– Каких Джо? – удивилась Женя.

– Анекдот такой есть, не знаешь, что ли? Все твердят: «Неуловимый Джо, неуловимый Джо!» Потом один наконец спрашивает: «А почему он неуловимый?» – «Да кому он на хер нужен!» Вот так и коллеги дорогие со своей гребаной неподкупностью. Кому они на хер нужны? Для кого пишут, чего людям надо – понятия не имеют. А строят из себя – куда там! Совесть общества!

– Да ладно, Олег, – поморщилась Женя. – Я все это сто раз уже слышала, зачем повторять? И вообще, об этом Маяковский еще писал, когда по Америке путешествовал.

– О чем – об этом? – удивился он.

– Да вот об этом, что ты сейчас говоришь. Что журналисты куплены так дорого, что уже могут считаться неподкупными. А если тебе цена такая, что другие дают больше, – докажи, и хозяин сам добавит.

– Надо же! – захохотал Несговоров. – А я думал, он только про дедушку Ленина писал.

– Не только. – Женя почувствовала, что минимальная энергия, необходимая для разговора, выходит из нее, как воздух из проколотого шарика. – Он много про что… Ну, неважно. Ты для этого меня звал?

Вялость, никчемность этой беседы ни о чем угнетали ее почти так же, как нерадостные воспоминания, связанные с Несговоровым.

– Да как-то… – со странной для него заторможенностью пробормотал Олег. – Думал: вот, мне бы с Женькой поговорить, ее мнение услышать. Ну, услышал – и что?

– И ничего, – ответила Женя, вставая из-за стола. – Тем более что ты и сам его знал. Пойду, Олег. Счастливо тебе!