Неразделимые (Рассказы писателей Югославии)

В. Калеб родился в 1905 году в Тиесно (Далмация). Прозаик, эссеист. Академик. По профессии учитель. Участник народно-освободительной войны 1941—1945 гг. Калебом написаны романы «Униженные улицы» (1950), «Белый камень» (1955), повесть «Прелесть пыли» (1954), сборники рассказов «На камнях» (1940), «Вне вещей» (1942), «Новеллы» (1946), «Бригада» (1947), «Звуки смерти» (1957), «Порывистый ветер» (1959).

Произведения В. Калеба неоднократно издавались на русском языке: «Прелесть пыли» (1961), «Прелесть пыли. Рассказы» (1972) и др.

Рассказ «Камень, неизвестно какой» опубликован в журнале «Форум», № 1—3 1983 г.

КАМЕНЬ, НЕИЗВЕСТНО КАКОЙ

Председатель Бабца, входя, с трудом попал в дверь, чуть было не упал. Только это и вынудило его подмигнуть секретарю Пере. Тут же лицо его окаменело. Видно было, что подмигнул он нехотя. Кое-как втиснулся за стол, пришлось отодвинуть кресло.

— Бог ты мой! — тихо выговорил он в воздух. Уставил невидящие глаза в секретаря, выпрямился, нащупал под животом ремень, попытался подтянуть штаны и дал волю своему восторгу: — Ну и накормили, бог ты мой! Ууух… — выдохнул он.

На другом конце комнаты секретарь с интересом поднял голову. Проехался локтем по столу и налепил ухо на ладонь, словно перекликался с кем-то в горах. Из-за этой его позы канцелярию называли «Пастух Пере». А сейчас одним движением локтя он сообщил Бабце: «Все в порядке, никаких проблем и сегодня тоже». На этот раз Бабца даже не стремился сделать вид, что был на секретном заседании или в командировке. Он решил разделить свой восторг с секретарем, немного его порадовать и поставить на том точку. А Пере только того и ждал, чтоб Бабца пришел в себя, кончил пыхтеть и удалился. Иначе домой вовремя не уйдешь.

С улицы от кафаны доносился тихий говор. Пере знал, о чем там говорят. Он и сам, как те внизу, в толпе, мог растекаться в словах, а думать о своем: о винограде, курах, неводах и вершах. Возле кафаны он бывал после полудня и до авемарии, когда шел домой ужинать, чтоб жена не сердилась.

На этот раз ему пришлось изобразить участие.

— Значит, накормили — бог ты мой, да? — Пере спрашивал быстро, как из автомата стрелял. Скорость, с какой он выпаливал слова, ошарашивала собеседника. И возбуждала. Казалось, он набит словами, а говорит так сжато, что даже страшно становилось.

— Хо! — выдохнул Бабца еще раз, усевшись окончательно. Рассказывал он, собственно, себе, а не Пере, или кому-то из своей компании внизу, или неизвестному слушателю. — Об заклад бились, — улыбнулся он опять же кому-то своему, — как на свадьбе! Ууух! Печеное, вареное, подливки…

— И что подавали? — разозлился Пере.

— Почки на углях… Об заклад бились, кто кого! И тот… принес пршуту^[56], жареную брынзу, это первым делом… А вино! Це-це-це! — разжал он щепоть перед губами. — Никогда еще такого не пил. Не оторвешься. И крепкое, прямо в нос шибает…

— Ну! — наслаждался Пере. Отодвинулся от стола вместе со стулом — он всегда так делал, намереваясь отдохнуть, — и снова, изогнувшись, уложил локоть и всю руку прямо на бумаги. Ждет продолжения.

Но Бабца замолчал. Красное бугристое лицо его болезненно сжалось, скорчилось. Потыкал большим пальцем под ребра. Затем, словно наедине с собой, как бы озабоченно очертил ладонью непочатый край работы.

«Что он надумал?» — испугался Пере. Насторожился. Однажды он возьми да ляпни нечаянно: «Мы всегда знаем, что говорить, и никогда не знаем, что делать!» Бабца тогда уставился на него, будто на что-то решался.

— Остерегся бы, — сочувственно кивнул Пере на брюхо Бабцы. — Мой отец вот так щупал под ложечкой, и сам знаешь, где он!

— К чертям! Проклятая язва… Кислотность у меня.

— Кислотность. Ладно. Может, и так. Но я-то знаю… — Пере готов был поддержать разговор; утро он принимал уже таким, как есть. Видно, Бабца и сегодня не придумает «мероприятия». Пере было испугался, что придется заниматься какой-нибудь годовщиной, проводить референдум по поводу установки памятника или бетонирования площади (что только можно, уже забетонировали). — Почты не было, — добавил он, надеясь смягчить обстановку, и стал ждать.

Бабца нацелил ухо в окно: в шуме перед кафаной произошли перемены, слышались восклицания, смех.