Неразделимые (Рассказы писателей Югославии)

— Вот в этом я не уверен… — Бидон попробовал настоять на своем, но явно приуныл, готовый тут же отступить.

— Ну да! Кто знает, что главное? Может, ты? — повторил Клин.

— Слыхали такое? — Дуйо паясничает. — Вот это философы! Сразу и не додумаешься! — Увидел на лице Бабцы необычайную серьезность, отодвинул скамью, взял бутылку. И так, с бутылкой в руке, указал на камень: — Ты только погляди на него! Красив, ничего не скажешь.

Бабца не заставил себя ждать.

— Гм! Камень! — Теперь его мысли перенеслись на каменицу. Все обратили взоры туда же. Камень прочно стоит на каменице, как изваяние, всерьез приготовившись играть роль гнета для пршуты, для сардин, и соль на нем толочь в самый раз.

— Вот уж работяга! — веселится Дуйо.

— Да нет, — говорит Бидон, — он тут не на месте, ей-богу!

— Ха, ха, ха. — Дуйо уже не слушает Бидона, смеется другой своей мысли. — Отличное изобретение! Работать одной своей тяжестью! Ха, ха, ха!

— А что делать? — говорит Клин будто про себя. — Прилив, течение как в реке, мистраль начался…

— Болтай, что угодно, и дураку все ясно. — Бидон защищает истину.

— Не надо, друг, кто тебе что говорит. — Нос Бабцы повернулся к двери. Полуденный ветерок донес запах печеной рыбы. — Вернешь камень, и все дела… Погоди, погоди, помолчи пока! — осаживает он Клина жестом.

В широкую дверь видно, как Дарка машет над большой решеткой куском жести. Низ рыбы уже зарумянился. Дым поднимался до верха ограды, окутывал распластанных на ней осьминогов и морских ангелов и, будто встретив здесь ласковый западный ветерок, некоторое время кружился, затем опускался на землю и стелился по двору. Кошкам он не мешал. У них слюнки не текли, во всяком случае рты были закрыты. Запах печеной рыбы и масла распространялся далеко вокруг, на все село.

— А то и до островка дело дойдет… — Бабца потянулся за полным стаканом. Все сплевывали, борясь с неудержимой слюной. Клин принес еще две бутылки.

Бидон рассказывал, кто и когда в селе ловит карасей, белых, черных и золотых, зубариков, морморов, обладу, лавраков. Подтолкнул Клина, не расскажет ли и он рыбацкую байку. Бидон тут же бы ее подправил и стяжал новые лавры. Некоторые подробности его особенно вдохновляли.

— Да чего там, что они поймают, — с презрением перебил его Клин. — Разве теперь можно поймать стоящую рыбу? Это же целое событие. Вот когда еще мой дед… — и пошел рассказывать о местах и способах ловли. А они и не догадывались, что Клин старается их отвлечь, увести в сторону от истинной причины пирушки. Тянет время.

Дарка сняла с угольев решетку и ловко сбросила рыбу на блюдо. Решетку вернула на угли, пусть обгорает. Разогнулась, поглядела на кошек.

— Брысь! Решетку вылизать хотите, да? Нет, ничего у вас не выйдет!

— Ты гляди, как здорово испекла! — Дуйо и тут нашелся. — Мастерица ты, Дарка. Никто б так не испек, это я тебе говорю.

— Да я, что ли, пекла? Угли пекли, а не я… — К похвале Дарка, конечно, неравнодушна, но сейчас она скорее удивлена. У них в селе не принято хвалить стряпух. Никакого особого умения за ними не признавали. Таковы неписаные правила. — Вот так, — закончила Дарка.

Бабца, продолжая вещать, словно нехотя перенес в свою тарелку три барбульки и трех сепий.

— Больше, — говорит, — боюсь, жжет под ложечкой. — Повернулся боком, оперся локтем на стол и нахмурился, чтоб всем было ясно: это для него не главное. Дескать, раз уж мы здесь, можно и закусить.

— Объеденье! — Бидон разнежился при виде соблазнительной картины. Печеная барбуля и сепии, истекая соком, лежали на блюде во всей своей красе, а ее еще больше увеличивала компания и Дарка. Время будто остановилось. Бидон взял столько, столько Бабца. — Я-то могу и больше. У меня под ложечкой не жжет. — И положил в свою тарелку еще по одной рыбине. — Возьми и ты, — обратился он к Дуйо.

— Ха, ха, ха… Вечно от тебя звон, как от пустой бочки, — удивленно поглядел на него Дуйо. — Что я, себя забуду, а, Дарка?

— Угощай его, угощай. Ты ж ловил, твое право. — Дарка еще стоит возле стола. Ладонь левой руки сунула под мышку правой, а правой покачивает вилку туда-сюда. — Куда в него столько влезает! И без еды как мех раздутый!

— Отец у него не такой, не бойся, — успокаивает Бидон, готовясь к тяжкой работе.

— Так ведь он от зари до зари в поле. Каждый божий день на осле мотается туда-сюда. И зимой, и летом. — Клина постепенно разбирала злость. — Худой, как селедка. И твой отец такой же, Бабца.

— Кто ж его гонит в поле? — промямлил Бабца с набитым ртом. — Его и господь бог не уговорит бросить осла и мотыгу.

— А такого вина не найдешь… — Дуйо затыкает себе рот рыбой, — и в Бургундии.

— Ха-ха-ха. — Дарка смеется воркующим смехом. Раздразнила ее эта болтовня. — Мне б и за три дня столько не съесть. Погляди на него! — Дарка указывает на Бабцу.

— Эх, да это что! — Дуйо горд своим героем, как своим произведением. — Это ему на один зуб. Садись, Дарка, ты прямо как барка. Ну что стоишь, будто статуя? Будто камень, ха, ха, ха! Ешь, легче снесешь убыток.

— А, — раскрыла она рот, — не время мне.