Читаем Неразделимые полностью

НЕРАЗДЕЛИМЫЕ

Пятьдесят пять лет прошло с тех пор, а я все спрашиваю себя: как я мог не на один день, а на один час в жизни это забыть? Спрашиваю себя и не получаю ни ответа, ни облегчения: как я после всего этого мог радоваться, веселиться и петь? А я радовался, веселился и даже довольно часто пел.

Как я мог?

1

Тягостной особым образом была эта зима. Морозы начались еще с ноября, а снега в нашем гористом и снежливом крае не было почти четыре месяца. Хмурые и морозные недели сменяли дни, когда на три-четыре часа показывалось солнце, и ясные ночи с необычно сильной стужей. От этого обваливались сухие откосы полей, сухмень сыпалась в Риеку и превращалась в холодную муть, поверх своего же льда разливались потоки воды там, где начиналась ровень. Ранние морозы обожгли остатки травы, из голой, разъеденной земли выступило множество острых камешков, и она напоминала больную кожу, которая то покрывается сухой коростой лишая, то мокнет. Затем снова потянулись хмурые, студеные недели без какого-либо намека на солнце — как будто оно исчезло навсегда. Воздух был туманным и не туманным, небо было и его не было — туман, воздух, воздушная изморозь, холод и небо, все слилось воедино, выделить и различить что-либо в отдельности было невозможно. Ночью деревья трещали от мороза, а в дневной хмаре они выглядели распятыми, белыми привидениями, ощетинившаяся скотина покрывалась сединой, пока ее гоняли на водопой; возвращавшиеся издалека лошади были такие мохнатые и заиндевелые, что даже ступали деревянно, глухо постукивая копытами. Глядя на них, нельзя было отрешиться от мысли, что они едва пробились через некие скованные морозом мрачные пределы, простиравшиеся где-то совсем рядом. Измученной, истощенной засушливым летом земле, пашням и сенокосам, опустевшим от войн и высылки в Надьмиздо и Больдогассоньфа[37], необходимо было отдохнуть под глубоким снегом и весной обильно напиться талой водой. А снега вот не было.

Но в один из последних дней февраля где-то около полудня снова появились облака, и в их просветах появилось небо — как раз там, где оно и раньше было. Облака были тяжелые, с грозными клубящимися прядями, рвущимися вперед. Они оторвались от синеватой главы Висибора, оставив на ней клочья тумана, потом перестроились и нависли над котловиной так, будто выбирали положение, из которого в надлежащее место обрушат груз, который они несли. То из одного, то из другого просвета или разрыва в облаках часто проглядывало солнце, но не целиком, а лишь краем или только его лучи. В середине дня пропал иней на деревьях, на земле, на проходившей откуда-то лошади. Наступила какая-то особенная тишина, которая заранее чему-то радуется, казалось даже, что эта тишина и исчезновение инея как-то между собой связаны. Вечером тишина запахла снегом.

И действительно, пошел снег. Пошел поначалу нерешительно, закружились крупные снежинки словно бы только для пробы. Но после повалил двоякий: густыми хлопьями и колючей крупой. Крупа падала быстрее, хлопья — медленнее, и это выглядело как состязание, отчего впечатление стремительности и напора значительно увеличивалось. Как летним дождем после долгой засухи, так теперь все кругом наслаждалось снегом. Каждая веточка тянулась навстречу снегу и замирала, чтобы поскорее укрыться им; овцы в зимних загонах, несмотря на вечер, лежали, как в забытьи, и быстро сделались одинаковыми — темные и белые. Но, впрочем, прежде всего забелел настил деревянного моста на Риеке, на который смотрело и к которому террасами сходило наше село Полицы. Снопы, прежде венчавшие стога сена, а сейчас, поскольку сено было выбрано полностью или наполовину, торчавшие на голых жердях, быстро стали походить на белые, для потехи насаженные на шесты подушки. Люди, которых в хмурые морозные дни не было слышно на улице, сейчас хлопотали возле домов, громко кашляли, и в этом кашле звучало удовольствие. Застучали и топоры, все принялись колоть и рубить дрова на ночь, но и этот перестук как будто приветствовал и подгонял снегопад. Плохо было только одно: вместе со снегом и сквозь него начала опускаться темнота — смеркалось, и уже нельзя было больше видеть, как падает снег и что из-за этого происходит и меняется.

2

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Альгамбра
Альгамбра

Гранада и Альгамбра, — прекрасный древний город, «истинный рай Мухаммеда» и красная крепость на вершине холма, — они навеки связаны друг с другом. О Гранаде и Альгамбре написаны исторические хроники, поэмы и десятки книг, и пожалуй самая известная из них принадлежит перу американского романтика Вашингтона Ирвинга. В пестрой ткани ее необычного повествования свободно переплетаются и впечатления восторженного наблюдательного путешественника, и сведения, собранные любознательным и склонным к романтическим медитациям историком, бытовые сценки и, наконец, легенды и рассказы, затронувшие живое воображение писателя и переданные им с удивительным мастерством. Обрамление всей книги составляет история трехмесячного пребывания Ирвинга в Альгамбре, начиная с путешествия из Севильи в Гранаду и кончая днем, когда дипломатическая служба заставляет его покинуть этот «мусульманский элизиум», чтобы снова погрузиться в «толчею и свалку тусклого мира».

Вашингтон Ирвинг

История / Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Новелла / Образование и наука
Все в саду
Все в саду

Новый сборник «Все в саду» продолжает книжную серию, начатую журналом «СНОБ» в 2011 году совместно с издательством АСТ и «Редакцией Елены Шубиной». Сад как интимный портрет своих хозяев. Сад как попытка обрести рай на земле и испытать восхитительные мгновения сродни творчеству или зарождению новой жизни. Вместе с читателями мы пройдемся по историческим паркам и садам, заглянем во владения западных звезд и знаменитостей, прикоснемся к дачному быту наших соотечественников. Наконец, нам дано будет убедиться, что сад можно «считывать» еще и как сакральный текст. Ведь чеховский «Вишневый сад» – это не только главная пьеса русского театра, но еще и один из символов нашего приобщения к вечно цветущему саду мировому культуры. Как и все сборники серии, «Все в саду» щедро и красиво иллюстрированы редкими фотографиями, многие из которых публикуются впервые.

Александр Александрович Генис , Аркадий Викторович Ипполитов , Мария Константиновна Голованивская , Ольга Тобрелутс , Эдвард Олби

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия