Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока

Трудно представить себе двух человек, которые были бы столь непохожи. Да что там непохожи, скорее полная противоположность друг другу. Это почти сразу бросалось в глаза каждому, кто их впервые видел. Серьезный, можно даже сказать – неподвижный Блок и весь извивающийся, пританцовывающий на одном месте – Бугаев. Когда же они начинали говорить, их несхожесть становилась еще более яркой. С губ Блока иногда, точно с трудом преодолевая невидимый барьер, срывались скупые, глухие слова, и… водопад слов, речей – Бориса. Он говорил слишком много, слишком оригинально, глубоко, подчас даже блестяще.

Но это только внешнее различие. Если же посмотреть глубже, в их человеческую непохожесть, то мы увидим примерно следующее. Блок – и это в нем чувствовали и друзья, и враги – был необыкновенно, можно даже сказать патологически правдив. Возможно, фактически он и лгал кому-то, но… Вся его внутренняя материя была ужасающе правдивой, и как сказала Зинаида Гиппиус: «от него несло правдой». И далее она предполагает, что его косноязычие, тяжелословие, происходило отчасти из-за этой природной правдивости. «Блока, я думаю, – пишет 3. Гиппиус, – никогда не покидало сознание или ощущение – очень призрачное для собеседника, – что они ничего не понимают. Смотрит, видит, – и во всем для него, и в нем для всего – недосказанность, неконченность».

Борис же в противоположность Блоку был исключительно неправдив. Но не банально, а по сути. Более того, его неправдивость не мешала ему быть очень искренним человеком. Парадокс этот объяснялся довольно просто. Борис Бугаев всегда верил в то, что он говорил именно в эту данную, конкретную минуту. И потому был искренним.

Блок был верен по своей сути. А уж если нет… То не скрывал этого. И уж если срывался, то летел вниз, в самые что ни есть тартарары с таким грохотом, что мало не казалось никому. Борис – весь легкий, точно пух собственных волос в юности, легко перескакивал многие вещи и танцуючи обходил тоже немало… Однако Борис был сам по себе воплощенной неверностью.

Что же их связывало? Почему возникла эта странная дружба-вражда, до сих пор вызывающая искренний неподдельный интерес не только у нас, знающих строчки Блока чуть ли не со школьной скамьи, а во всем мире. Почему эти два человека по-прежнему будоражат воображение не только литературоведов, но и людей весьма далеких от кабинетных и библиотечных изысканий?

Блок и Андрей Белый (Борис Бугаев) – помимо того, что оба были писателями и поэтами – принадлежали к одному поколению, а если сказать еще точнее, как потом отмечали их общие знакомые – к «полупоколению». Они оба были неисцелимо невзрослые. В каждом из нас, сколько бы ни было лет, что-то остается от ребенка. И это, безусловно, хорошо, иначе страшно даже себе представить, какими бы скучными и плоскими мы были. Но Блок и Борис Бугаев были совершенно иными. Они оба не имели зрелости, и как вспоминали современники, чем больше времени проходило, тем яснее становилось, что они ее не достигнут. Это впечатление не могло разрушить ни серьезность Блока, ни огромная эрудиция Бугаева. Хотя их «детские стороны» тоже были весьма и весьма разными. Из Блока на мир смотрел серьезный, задумчивый ребенок. В чем-то упрямый, в чем-то строптивый, но всегда стремящийся понять этот мир, и… напуганный им. Точно ребенок, очутившийся один в незнакомом месте и твердо уверовавший, что вот сейчас он непременно потеряется.

В Борисе же сидел ребенок избалованный, выдумщик, даже можно сказать фантаст. Мальчик капризный, знающий, на какую родительскую струнку нужно надавить, чтобы получить желаемое.

К тому же оба они были людьми достаточно безвольными. И это впоследствии расцветет пышным цветом. Оба понимали и принимали такое понятие, как рок; более того, каждый из них прочувствует его на своей судьбе. Отличие состояло в том, что для Блока – это трагедия. Причем достаточно высокого стиля, равная по силе и динамизму греческим образцам. А жизнь Бугаева – это драма, с весьма сильной примесью мелодрамы.

Борис Бугаев родился в 1880 году в Москве в семье известного ученого, декана физико-математического факультета. Они были с Блоком ровесниками. Потом довольно часто он, горько усмехаясь, говорил, что у него было золотое детство. Он ходил в кружевном платьице, обвешанный золотыми локонами. Да… у маленького Бори были золотые волосы… И непонятно было, это мальчик или девочка? А может, ангелочек? «Я был с уродом папой против красавицы мамы и с красавицей мамой против урода папы. Каждый тянул меня в свою сторону. Они разорвали меня пополам. Да-да. Разорвали мое детское сознание, мое детское сердце. Я с детства раздвоенный. Чувство греха. Оно мучило меня уже в четыре года. Грех – любить маму. Грех любить папу. Что же мне, грешнику, делать, как не скрывать грех? Я был замкнут в круг семейной драмы. Я любил и ненавидел…