Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока

Сам Блок, своеобразно ухаживая за своей возлюбленной, продолжает писать стихи. Наконец он решается объясниться с ней. Утром седьмого ноября он пишет прощальную записку. Потом берет загодя приготовленный револьвер и отправляется с ней на вечер в Дворянское собрание. После того как все закончилось, они вместе выходят на улицу. Идут по заснеженному Петербургу. Не сговариваясь, медленно, словно заново любуясь красотой улиц, шагают по Итальянской, затем сворачивают на Моховую и выходят на Литейный. Они идут по своим любимым улицам… Была морозная ночь, снег, несмотря на начало ноября, лежал глубокими сугробами и выглядел просто как волшебство. Глубокий, чистый до нереальности. Когда же они вышли к Фонтанке, Блок неожиданно резко остановился. Он понял, что или сейчас признается в своих чувствах, или не сможет этого сделать уже никогда. И он заговорил, торопливо, сбивчиво, боясь самого себя и страшась ее ответа. Он ее любит, давно… Любит так, как никто до него никогда не любил женщину. Истинный смысл этой фразы Люба поймет позже. А пока с замиранием сердца она слушает Сашу Блока, не веря в то, что ее Прекрасный принц так долго томился и отчаивался от любви к ней. Тем временем Блок произносит: «Вся моя дальнейшая судьба зависит от вас». В этот момент что-то тяжелое с резким звуком падает наземь. Люба поднимает и видит, что это револьвер. «Вы…?» – только и может спросить у обомлевшего Блока. «Да, – отвечает он, – если бы вы мне отказали, я бы застрелился». Потом, смутившись, добавляет: «Даже записку оставил – в моей смерти прошу никого не винить». Люба будет хранить ее всю жизнь, а пока она долго смотрит на него, не в силах понять, кто перед ней. То ли романтик, то ли сумасшедший. Но до чего же он хорош! У Блока каменное лицо, и только нервно дергается уголок рта. Люба снимает перчатку и нежно проводит ладошкой по его лицу. «Я выйду за вас. Вот только… В браке есть такая пошлая сторона…» Глаза Блока сияют. Она поняла! О нет! Он ни в коей мере не осквернит ее! А Люба, картинно улыбаясь, берет его под руку. Затем кокетливо подставляет губки для поцелуя. Блок, понимая, что не должен отвечать на ее призыв, все же склоняется к красивым пухленьким губкам.

«Но больше ни-ни!» – снова кокетничает Люба. И Блок радостно улыбается. Все-таки она его понимает. Хотя… Как потом выяснится, ничего она не поняла. Да и не могла знать о той роли, что ей уготовил будущий муж и некие сектанты. Любовь Дмитриевна была самой обычной земной девушкой, которая мечтала о самой реальной земной любви. И меньше всего видела себя в роли Богини. И все же… Тогда, в ноябре 1902 года, они договорились о свадьбе. И назначили ее на август следующего года.

Придя домой, Блок запишет в дневнике: «Запрещенность всегда должна оставаться и в браке… Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет… Все-таки, как ни силюсь, никак не представляется некоторое, хотя знаю, что ничего, кроме хорошего, не будет…» Позже горький и парадоксальный смысл этих записей станет ясен, и Люба действительно «поймет, в чем дело», – но будет уже слишком поздно.

Самое же поразительное, что мы по-настоящему не знаем истории взаимоотношений Блока и Любови Дмитриевны, хотя об этом столько написано… Мне кажется, что интересно дать слово самой Любови Дмитриевне. Ведь нас по-прежнему интересуют вопросы… А любила ли Прекрасная Дама своего Рыцаря и Поэта? Любила ли Люба Менделеева юного Блока? Любил ли бобловский Гамлет, какого мы видим на старинной фотографии, свою Офелию, увитую подмосковным хмелем?.. Или это был поэтический миф, разрушившийся при первом столкновении с реальностью?..

Ведь не нужно забывать, что в своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна напишет, что Блок ей с первого взгляда не понравился. И должны были пройти «годы служения», чтобы смешались явь и сон, Таинственная Дева и Люба Менделеева, Гамлет и Саша Блок, а седьмого ноября 1902 года произошло «решительное объяснение», вскоре сделавшее героев мифа земными персонажами – невестой и женихом.

После объяснения Блок напишет ей: «Ты – мое Солнце, мое Небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая моя Тайна и Последняя моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе забавой. Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе. Твое Имя здешнее – великолепное, широкое, непостижимое. Но Тебе нет имени. Ты – Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалкого, ничтожного. Мне дано видеть Тебя Неизреченную».

Но в то же время Блок понимает, что Любови Дмитриевне нужны не заклинания, а живые человеческие чувства. И он уверяет любимую: «Не принимай это как отвлечение, как теорию, потому что моей любви нет границ, преград, пределов ни здесь ни там. И ты везде бесконечно Совершенная, Первая и Последняя».