Неразлучные

— А вы сможете сделать так, чтобы мы все-таки иногда виделись?

— Так или иначе, я это устрою, — пообещала она.

Пока мы медленно шли вдоль реки, она сказала:

— Сегодня утром я получила письмо от Паскаля.

— Хорошее?

Она кивнула:

— Да.

Она скатала в руке листок мяты и понюхала со счастливым лицом:

— Он говорит, если мама хочет подумать, это хороший знак. Он говорит, я должна надеяться.

— Мне тоже так кажется.

— Я и надеюсь.

Я хотела спросить, почему она оттолкнула бокал шампанского, но побоялась ее смутить.

Андре была мила со всеми до самого конца праздника. Я скучала. И в последующие дни она оказалась так же занята, как и раньше. Никаких сомнений: мадам Галлар упорно делала все, чтобы помешать нам общаться. Обнаружив письма Паскаля, она, наверно, локти кусала, что позволила мне приехать, и изо всех сил старалась исправить ошибку. Меня это очень огорчало, тем более что приближалось расставание.

Совсем скоро будет свадьба Малу, подумала я как-то утром, Андре сменит старшую сестру в семье и в свете, и мы сможем встречаться лишь урывками между благотворительными ярмарками и какими-нибудь похоронами. Дело было за два дня до моего отъезда, и я, как это часто случалось, спустилась в парк, пока все еще спали. Лето умирало, кустарники краснели, гроздья рябины желтели; в белом дыхании утра осенняя медь горела ярче — я любила смотреть, как пламенеют деревья над еще дымящейся от прохлады травой. Я печально брела по тщательно прополотым аллеям, где больше не росли полевые цветы, и вдруг послышалась музыка — звуки скрипки, я направилась туда. В самой глубине парка, укрывшись в соснах, играла Андре. Она накинула старую шаль поверх платья из голубого джерси и слушала голос инструмента над своим плечом. Ее красивые темные волосы разделял косой пробор, аккуратный и трогательно белый, по которому хотелось ласково и уважительно провести пальцем. Я следила за движением смычка и, глядя на Андре, думала: «До чего же она одинока!»

Последняя нота умерла, и я подошла, шурша сосновыми иглами.

— Ах! — удивилась Андре. — Вы слышали, как я играла? Это слышно из дома?

— Нет, — ответила я. — Я гуляла здесь неподалеку. Как вы хорошо играете!

Андре вздохнула:

— Если б у меня было хоть немного времени для занятий!

— И часто вы даете концерты под открытым небом?

— Нет. Просто меня уже несколько дней так тянуло поиграть! Но не хочу, чтобы все эти люди слышали. — Андре положила скрипку в ее маленький гробик. — Я должна вернуться, пока не спустилась мама, она скажет, что я ненормальная, и все станет еще хуже.

— Вы возьмете с собой скрипку к Сантене? — спросила я по пути к дому.

— Нет, конечно! Ох, я в ужасе от этой поездки. Здесь я хотя бы у себя дома.

— Вы действительно должны туда ехать?

— Не хочу ссориться с мамой по мелочам, — ответила Андре. — Особенно сейчас.

— Понимаю.

Андре вернулась в дом, а я уселась на лужайке с книгой. Чуть позже я видела, как она в обществе сестер Сантене срезает розы. Потом она отправилась в сарай колоть дрова, я слышала глухие удары топора. Солнце поднималось выше, а я все сидела и уныло читала. Я сомневалась, что решение мадам Галлар окажется благоприятным. У Андре, как и у ее сестры, приданое будет скромным, но она более красивая и яркая, чем Малу, мать, вероятно, лелеет на ее счет честолюбивые замыслы. Внезапно раздался страшный крик. Кричала Андре.

Я бросилась к сараю. Над ней склонилась мадам Галлар. Андре лежала на опилках с закрытыми глазами и окровавленной ногой. Лезвие топора было красным.

— Малу, неси аптечку! Андре ногу поранила! — крикнула мадам Галлар.

Она попросила меня позвонить врачу. Когда я вернулась, Малу перевязывала Андре лодыжку, а мать поднесла к ее носу вату с нашатырем. Андре открыла глаза.

— Топор из рук выскользнул! — пробормотала она.

— Кость не задета, — сказала Малу. — Рана глубокая, но кость цела.

У Андре слегка поднялась температура, врач нашел ее чрезвычайно утомленной и рекомендовал длительный отдых — все равно она не сможет наступать на ногу раньше чем дней через десять.

Когда вечером я зашла ее проведать, она была страшно бледна, но встретила меня веселой улыбкой.

— Я прикована к постели до конца каникул! — сообщила она радостно.

— Вам очень больно? — спросила я.

— Чуть-чуть! Но даже будь мне в десять раз больнее, все равно это лучше, чем ехать к Сантене!

Она хитро на меня посмотрела:

— Как говорится, само Провидение вмешалось!

Я вытаращила глаза:

— Андре! Вы же не нарочно это сделали?

— Я не смела надеяться, что Провидение озаботится такими пустяками, — усмехнулась она.

— Как вам хватило храбрости! Чудом не остались без ноги!

Андре откинулась назад и опустила голову на подушку:

— Я больше не могла.

Некоторое время она лежала молча, уставившись в потолок; глядя на ее белое как мел лицо, глаза, устремленные в одну точку, я почувствовала, что во мне шевельнулся былой страх. Поднять топор, рубануть… Я точно была не способна на такое, при одной мысли об этом у меня все нутро переворачивалось.

— Мама не догадывается?

— Думаю, нет. — Андре снова выпрямилась. — Я же говорила: как-нибудь устрою, чтобы меня оставили в покое.