Неразменный рубль

В этот миг Латышев отчетливо понял: пропащему бесу не нужна черная собака. Без разницы, есть на ней белые пятна или нет – он забирает душу не в обмен на неразменный рубль. У тебя, считай, уже нет души, если ты можешь убить собаку… И вовсе не пропащему бесу нужна убитая девственница – она нужна Олегу и Максу. А душ у них уже давно нет, зато есть удача и богатство. И цена их завтрашней удачи – убитая девственница.

Сказать, что он все расскажет Гене, если Наташку убьют? Глупо. Тогда его самого убьют, прямо здесь. Глядя в пустые глаза Макса, Латышев в этом ни на секунду не усомнился. А может, Гена с ними заодно? Если он все знает о сумке и о Наташке, то почему толкует о предопределенности? Милиции, что ли, во Фрунзенском мало, одну девчонку защитить не могут? И зачем он отправил ее искать черную собаку? Вместо того чтобы отвести домой, к физруку?

– Твоего «конторского» я послал. Разве ты не слышал? – пробормотал Латышев сквозь зубы.

Если начальник Гены приехал одновременно с Олегом, если он все знает о сумке, об Олеге и Максе, то почему их не арестуют? Латышев смотрел немало детективов и догадался, что бандитов берут с поличным. С сумкой. Для того Олегу и потребовался дурачок, готовый за сто рублей тащить эту сумку из Симферополя в Ялту. Если сумку он довезет – честь ему и хвала, а нет – значит, судьба его такая. Но если милиция не даст убить Наташку, то никакой сумки из Ялты никто не повезет и никакого взятия с поличным не будет! Неужели? Да нет, такого просто не может быть! Получается, и Гене, и его начальнику, и милиции тоже нужна убитая девственница? Все предопределено?

Найти Наташку. Предупредить. Отвести домой. Это же самое очевидное! Самое простое! И незачем было тратить столько времени, расспрашивать Гену, пытаться в чем-то убедить Олега… Знать бы только, где ее искать!

– Мне идти надо, – Латышев взглянул на Макса у запертой двери.

– Да ну? Куда это?

– Оставь его, Макс, – скривился Олег. – Я спать хочу.

– Уверен? – Макс смерил Олега взглядом.

Олег не ответил.

Выйти отсюда любой ценой и как можно быстрей!

– На самом деле, они все про вас знают, – Латышев кашлянул – голос почему-то осип. – Эти конторские. И толстяк вчера ночью приехал ради этого. И Наташку они охраняют, и что я сюда пошел, тоже видели. Я им ничего не говорил, и Наташка ничего не говорила. Они сами все знали.

Макс шагнул вперед слишком быстро, Латышев не успел и дернуться, как жесткая рука сжала ему горло.

– А ну-ка быстро повтори, что ты сказал… – Макс развернул его одним движением и от души жахнул затылком о стенку. Воздуха уже не хватало, а от удара по голове лицо Макса поплыло перед глазами. Ничего сказать, очевидно, Латышев не мог – да и не пытался.

– Ну? – Макс разжал хватку, и, не услышав ответа, коротко и больно ударил Латышева по лицу. Затылок снова приложился о стенку, Латышев судорожно вдохнул и понял, что сползает на пол, закрыв лицо руками. Упасть ему не дали – Макс сгреб его за волосы пятерней и, развернув, припечатал лицом о стену. Удар пришелся по пальцам, и Латышев завыл от боли.

– Обалдел? – вскрикнул Олег. – Нашел место!

– Пусть по порядку все расскажет, – Макс шумно перевел дух и толкнул Латышева в кресло напротив Олега.

Пожалуй, Латышев слегка растерял уверенность в себе… Если не сказать грубей и конкретней. Хотелось подтянуть колени к животу и прикрыть голову руками. Помешала этому, разве что, злость, потому он только зажмурился. И сказать ничего не мог, даже если бы и хотел, – губы разъезжались. Впрочем, он боялся не только разреветься, но и плохо соврать.

– Макс! – нервно рявкнул Олег. – Хватит. Пацан честно предупредил. Чего тебе еще надо?

– Честно? Честности я пока не вижу.

– В соседних номерах все слышно. И папаша, чего доброго, припрется.

– Тебя кроме папаши еще что-нибудь волнует, ты, мажор хренов?

– У них на нас ничего нет. А если пацан что-то ляпнет, я ему в лицо плюну и скажу, что он врет.

– Это на тебя у них ничего нет, – проворчал Макс и выдернул Латышева из кресла за воротник. – Если ты только одно слово скажешь, недоносок, я тебя на куски порежу. Ты понял?

Латышев не только понял, но и поверил. И когда вылетел в коридор, хлопнувшись на четвереньки, все еще продолжал верить.

Тошнило. Глотать было неудобно. И почему-то сильней всего болели пальцы, а не голова. А еще мерзенько тряслись коленки и губы. Латышев нетвердо встал на ноги, утешая себя мыслью, что пока легко отделался. А еще радовался, что из носа не пошла кровь и не испортила пусер – но, скорей, по привычке.