Нереально

Поговорив с Диной, окончательно освободившись, я почувствовала облегчение, но…

Удивительно, как приятно можно провести время в пустой болтовне. Мы даже не сразу добрались до пива. Только когда беседа затянулась почти на полчаса, Сева перевел взгляд на две зеленые бутылочки, стоящие среди тарелок с едой.

— Давай, наконец, отдадим должное зеленому змию? — улыбнулся он, подал одну бутылку мне, и поднял другую, — У меня есть тост. Пусть сегодня нам негде ночевать, зато весь мир у наших ног. А на автовокзале мы бомжуем потому, что сами так решили. И отныне и впредь да будет так!

Мы чокнулись. Тост мне понравился, и я рассмеялась. Рассмеялся и Сева. Одновременно я услышала и другой смех, негромкий вкрадчивый. Я оглянулась. Вокруг сидели, ели, говорили и ходили люди, никому не было до нас дела.

— Что такое? — спросил Сева, глотнув пива.

Я отставила бутылку.

— Мне нужно уйти ненадолго, — я встала из-за стола, — Есть одно незаконченное дело. На меня понадеялись, а я, получается, сбежала.

— Сбегаешь и от меня? — огорчился Сева, — Неужели, ты завлекла меня, погубила, а теперь исчезнешь?

— Нет, — я смущенно улыбнулась, — К пяти двадцати я, как штык, явлюсь сюда. Просто надо сходить в одно место и кое-что выяснить.

Видя мою решимость, Сева издал вздох, полный смирения, потом улыбнулся.

— Тогда я буду ждать.

Я запомнила адрес, который мы с Диной нашли по старозаводскому справочнику в Интернете. Прежний дом Верейских находился на окраине Старозаводска. Это был тихий уютный район, где стояли небольшие двухэтажки и частные дома, и росло много зелени. Дом с фотографии я нашла довольно легко. Он появился на другой стороне улицы, когда я шла, разглядывая хризантемы в палисадниках. Поглядев на него через дорогу, я увидела на заборе табличку «Сдается». Это было мне на руку, я перешла улицу и зашла в открытую калитку.

Сад выглядел запущено. Деревья уже начинали желтеть, трава под ними была осыпана слетевшими с веток листьями, которые никто не убирал. Дом был пуст, но вначале дорожки, ведущей к нему, стоял небольшой флигелек, в котором светилось окно. Из него вышла пожилая женщина в калошах и пуховой шали поверх старенького плаща.

— Здравствуйте, мне бы дом посмотреть, — сказала я.

— Здрасьте, — женщина оглядела меня с недоверием, — Вы хотите дом снять?

— Не я, мои мама с сестрой. Они сейчас обе на работе, поэтому меня прислали.

— А, — такое объяснение ее устроило, — Я сторож. Пойдемте.

Она сходила во флигель за ключами и провела меня на скрипучее деревянное крыльцо.

— Дом хороший. Комнат много, все удобства. Хозяева просто пока не могут въехать, вот решили дом сдавать, все деньги будут капать, — говорила сторожиха, открывая дверь, — Вон и сад тут, тихо, машин мало. Красота.

— Въехать не могут? — повторила я, входя за ней следом на просторную застекленную веранду, — Только купили дом что ли?

— Ну, да, — охотно рассказала сторожиха, которой, видно уже давно требовался собеседник, — Старые хозяева, Верейские, домок купили побольше, не здесь, в Ольховске.

С веранды открытые двери вели во внутренние комнаты, такие же пустые, тихие, лишенные мебели. На полу лежали квадраты света от окон и опечатки в пыли, оставленные теми, кто приходил до меня.

— А вы знали прежних хозяев? — спросила я.

— Вы не из Старозаводска? — догадалась сторожиха, — Их тут все знали. Верейский сам-то не хозяин дома, он женился на дочке хозяйской. А хозяин — Берг Дмитрий Иваныч, он был в городе большой человек, с положением, со связями, директор завода. Сейчас завод встал, помещения сдает всяким мелким конторам, а раньше всему району давал работу. Бывало столько народу утром шло на проходную — пропасть! Вот, он, Берг-то был человек небедный, а как помер, все оставил дочери. Капиталец, в общем. С этого капитальца Верейский-то свой бизнес и раскрутил. На деньги жены, значит. Она-то любила его, детей очень хотела, да все не могла родить. Потом, случилось, забеременела, да родами умерла.

Мы дошли до коридора, из которого добротная деревянная лестница вела на второй этаж.

— Я и в то время здесь работала, за садом приглядывала, — пояснила женщина свою осведомленность, — Теперь годы не те, сторожу вот.

Она нащупала на стене выключатель, на лестнице вспыхнул свет. Сторожиха стала подниматься, я следовала за ней. Ступени под ногами пели негромкую песню о годах и годах чужой жизни, прожитой под этой крышей.

— Жалко ее, Веронику, — вздохнула старуха, тяжело дыша при подъеме по ступеням, — Хорошая она была девочка. А уж красивая! Как королева.

Мы поднялись на верхнюю площадку. Здесь был небольшой холл с окном в сад и несколькими дверями. В проемах в полутьме виднелись темные пятна на стенах. Они были прямоугольной формы, различались размерами. От картин, поняла я.

— Картины забрали. Верейский с новой женой, — неодобрительно проворчала сторожиха, — А ее-то оставили, Веронику-голубушку. Машка-то белобрысая не захотела портрет первой жены на новое место брать, а он, Верейский, и спорить не стал. Покажу, хотите?

— Хочу, — согласилась я.

Звеня связкой ключей, сторожиха стала открывать одну из дверей.