- Знаешь, брат. А ведь у меня тоже есть для тебя история… - Произнес турианец уже с внутренней верой, которая, казалось, лучами теперь исходила от него.
Несмотря на душившие меня слезы, я победно улыбнулся.
«Выкуси, срань костлявая. Мы будем бороться до конца – и мы победим.
Победим потому, что мы едины.
В конце концов, я – спецназ.
И таких, как я – не побеждал никто и никогда».
23:14
Мы сидели уже внизу, на диване большого зала, что был на первом этаже нашего дома. Пистолет давным-давно лежал на своем месте, мы были вымыты, чисты – и ели заказанную на дом пиццу прямо из коробки.
Вакариан тащился от бекона, кстати говоря.
«Какими глазами посмотрела на нас азари-курьер, когда мы вышли к ней вдвоем - с руками на плечах друг у друга… Наверно, долго еще гадала, кто из нас кого… хм-м… романсит, во!»
Бояться? Чего? Наши лица нигде еще не мелькали – а шанс того, что затраханный работой и разъездами курьер кого–то вспомнит, если он видел его единожды в жизни – я вас умоляю…
Заморив питона в желудках, мы наконец-таки были готовы обсудить прошлое Вакариана – раз уж про мое он узнал непосредственно от меня.
Шанс того, что нас слушал Бэйн, был устрашающе низок – мужик был потрясающе принципиальным и со своими подопечными связывался только в случае самой крайней необходимости. Возможно, это было связано и с тем, что так он обеспечивал свою безопасность – находясь рядом и держа руку на пульсе вещей – но при этом не ограничивая ни в чем своих «работников».
Так или иначе, его либерализм был нам весьма на руку. Хотя чайник с глушилкой, в котором уже заваривался чай (иначе был бы в нем смысл?), на сей раз - мы поставили наготове. Разговор, в конце концов, обещался быть долгим – у самого близкого мне турианца, как я понял по обрывкам информации, собранным еще в нашу бытность следователями – было не прошлое, а «Прошлое».
Именно так, с большой буквы.
«Хотя мое, пожалуй, пришлось бы в таком случае писать заглавными буквами. Для выразительности и полной передачи глубины этого самого прошлого».
Чай был разлит по чашкам, и перед тем, как сделать первый глоток, Харконнен перекинул рычажок в положение «глушения».
Когда звуковой удар прошел, накрыв тишиной пространство вокруг нас, турианец взял чашку и, грея об нее когтистые руки, сказал мне прямо, как отрезал:
- Я не умею рассказывать так же интересно, как ты, Далтон, но и мне есть, чем поделиться с тобой, раз уж ты был со мной настолько откровенен о себе. – Он отсалютовал мне чашкой.
- Не буду плясать вокруг да около. Тебе наверняка интересно, как можно стать третьим разумным в иерархии… - черт, меня аж коробит от этого слова, бляха муха… - в пирамиде власти Ц-Сек к двадцати пяти годам? – Он, слегка поежившись, спросил меня.
- Не скрою – мне это весьма интересно.
Мне и вправду было очень любопытно, как же Джарвис-Гаррус взлетел в такие выси. Во всяком случае, я подозревал, что это как то связано с его семьей – слишком многое говорило мне об этом.
Например, то, что Паллин однажды напрямую сказал Гаррусу, что тот «копия своего отца в молодости»…
- Не гадай понапрасну. Венари Паллин стоит у руля Ц-Сек уже двадцать лет, и он просто не видел на своем месте никого более подходящего, чем сына того, кто научил его всему.
Даже та-а-к…
- Ага. К какой карьере я должен был готовиться, кроме той, которой мой отец посвятил всю свою жизнь?
- Квиетус Вакариан, - продолжил мой брат-турианец, - сорок лет проработал в Ц-Сек, из них пятнадцать – его руководителем. Он был настойчивым, принципиальным и непреклонным – и достал за годы своей работы не только Тевос, но и совсем молодого еще тогда Спаратуса. А если брать в расчет то, что мой отец находится в дружбе с самим Примархом Федорианом и Генералом Армии Палавена Виктусом… - Последние слова он почти прорычал. – Черт подери, воспоминания Харконнена уже начинают поднимать голову… - Его взор опустился в чашку.
- Эй. Гаррус.
Он посмотрел на меня.
- Ты можешь забыть свое имя, ты можешь забыть своих родных, ты можешь возненавидеть все, что любил – но пока ты сражаешься за правое дело – ты всегда будешь поступать по совести. Иначе ты не можешь назвать свое дело правым. – Я оставил в воздухе приглашающую паузу.
- А мы? Разве мы можем сказать, что мы сражаемся за правое дело? Мы ведь убиваем разумных, не только вооруженных – но и просто тех, кто оказался не тогда и не там…
- Вакариан. Есть, к величайшему моему сожалению, во Вселенной такая вещь, как «математика войны». И мы ничего не можем с ней поделать. А заключается она вот в чем – у власти в Галактике прямо сейчас стоят три безжалостных урода, которые управляют триллионами жизней разумных – и способны, в силу своей беспринципности, отправить миллиарды из них на убой – просто ради своей прихоти. И есть мы, двое – ты и я, которые знают о таком милом пунктике у наших «хозяев».
- Но у нас нет доказательств…