Нерешенная задача

Миррано закинул в себя одну рюмку. И запрокинул лицо к потолку, словно что-то хотел там разглядеть. Но сощурился и протянул рюмку для второй порции.

— Виноват, не виноват. Какая разница? Сейчас имеет значение только одно. Что Игн в тюрьме. У него умерла любимая женщина и он остался один с двумя детьми. Я не знаю… как он. Я бы, вероятно, не пережил.

Доктор Цобик снял очки и устало вытер лицо носовым платком. Утвердительно покачал головой и оперся лбом о руку так, чтобы прикрыть глаза. Что он думал в этот момент — неизвестно. Подождав, как струя теплого коньяка разойдется по телу, и отдаст своё тепло сердцу, Миррано, зачем-то направился к выходу. Он шел как на протезах, но четко к выходу. Он не поехал домой. Его не было дома этим вечером. Его не было дома и на следующий день. Он пропал. Во второй раз.

Хелен еле дозвонилась в больницу и узнала о случившемся. Дочка Вилмы была в их семье и Хелен никому ничего не сказала. Ей было до такой степени жалко Игн, что первый раз в жизни она добровольно пошла в церковь. Её душили слезы и как только пресвитер занес руку над Библией, из неё просто выскочил дикий вой и справиться с ним она не могла, водопад слез прорвался за многие годы скрываемой тоски по страсти, по вольной жизни, по беспечности, которая была её верным спутником до замужества, по отсутствию рядом лучшей подруги, а теперь и друга, который попал в тюрьму и наконец, она знала, что может когда-нибудь еще обнимет Игн, но с ним рядом уже никогда не будет Вилмы, и он измениться — станет молчаливым, замкнутым, инертным. Все так резко стало меняться и почему-то, в предвкушении будущности таилась некая новая дорога, на которую ей не хотелось становиться. С каждым годом радость уменьшалась и становилась совсем маленькой, заботы прибивали к земле, делая каждый день серым и безликим. Чего дальше ждать от жизни? В воздухе витало только напряжение и злость людская, невидимый страх. И Миррано стал сдавать. Его уходы из дома — нелепая попытка сопротивляться грузу каждодневной отягощающей ответственности за детей, за пациентов, за будущее своей семьи, на общем фоне его неоцененности. И в глубине души она это знала. А её страсть к дорогим украшениям и нарядам — что это как не попытка заглушить тоску по нереализованной женской сексуальности и побег от внутренней пустоты! У неё никогда не было целей в жизни, четких, видимых. Плывя по жизни как лодка без кормчева и весел, вероятно, пришло время, когда она зашла в тупик и все так обострилось именно сейчас, когда правительство объявило войну. Никогда, никогда она не понимала ту неугомонность Игн, зачем ему с кем-то бороться, зачем ходить на разные митинги, забастовки? Он из дворянской, интеллигентной семьи, состоялся в профессии, нашел добрую спутницу жизни, что он хотел, чего добивался? И тем не менее, как его сердце выдержит столько вошедших в его жизнь бед? Что-то в последний год уходило от неё, что-то основательное и под ногами образовывалась зыбкая топь, по которой ты идешь и не знаешь где провалишься. Миррано стало все надоедать, отец уже не хочет помогать, а дети еще не выросли, и она смутно, на уровне интуиции цеплялась за что-то, что могло бы дать ей возможность жить так же беспечно, как она любила, даже имея четверых детей и не находила. Господь! Он всему помощь и опора, вот она неосознанно пришла сегодня сюда и слезы жалости к себе, а потом уже к другу стали выливаться наружу из её души и вроде бы становилось легче, но …у неё еще не было в жизни ситуаций, когда рука Бога выхватывает тебя из зева пропасти и потому, вера её была такая же зыбкая и слабая, что утешения в ней она практически не нашла.

Как бы там ни было, надо объединяться вместе с родителями Игн и готовиться к похоронам.

Еще через день на пороге её квартиры появилось три фигуры мужского пола, это был Авдей, посередине Миррано и третий неизвестный господин, такой же цыганской национальности. Миррано висел у них на руках и все в жару, напрягая силы, чтобы притащить его домой, были взмылены как скаковые лошади. Авдей даже выругался:

— Притащили, дальше некуда, а-то допьётся до белой горячки — и бережно положил его на порог.

С затуманенными глазами и зловонным перегаром, Миррано попытался встать на колени, но оторвать руки от земли так и не смог, поэтому медленно пополз в квартиру, где первым кто с радостью его встретил был его любимый какаду и все дети, выбежавшие на суету в коридоре. Как бы Хелен не пыхтела от злости, в глубине души ей стало легче, что он сам объявился и ей никого не надо было посылать к цыганам. Михаэль и Гельмут стали живо его раздевать, до трусов и помогать встать на ноги. Это было смешно! Миррано падал тут же и в его затуманенном мозгу работала только одна цель — добраться до кровати.

Вошла Хелен и громко запротестовала:

— Только не на кровать! Направьте его, пусть ползет в ванну. Там заодно помоется и выспится! Ему сейчас все равно где спать!

Гельмут с Михаэлем сочли доводы матери разумными и развернули отца в другую сторону.