Нерешенная задача

— Нет. Мэтр. Если уезжать, то только сейчас, пока еще есть финансы. Как только мы останемся без деятельности Гельмута, а ему вы слышали, все это запретили, мы тут же проедим все наше состояние. Какой уже тогда переезд! На него необходимо потратиться и на первое время на новом месте нужны деньги.

Цобик в своей любимой манере прицокнул:

— Ну … здесь тебе в здравом рассуждении не откажешь.

— Так, а что, вы меня тоже считаете легкомысленной, мэтр. Как Анри, и вы туда же?

Цобик замахал руками, отнекиваясь.

— Я просто вас люблю, с Анри. Мадам, а Игн мне как сын! Моя жизнь одна нескончаемая круговерть из крови, грязи, искаженных болью лиц пациентов. Если вы покинете Будапешт, вы отколете от моего сердца половину, и я останусь жить с больным искалеченным сердцем. Пожалейте старика.

— Дорой наш мэтр, и наша любовь искренняя, и я вот знаю, что такая же жизнь намечается у меня и Анри, а мне хочется, чтобы она была ярче и интереснее.

ГЛАВА 129

— Ани, я отдаю себе отчет, что переступаю все границы приличия, но…простите, мне сейчас на них плевать. — говорил Идэн Тернер, устало уставившись в оконное стекло и вероятно совершенно не проявляя интереса к жизни за окном. Выражение лица его было серьезным и кто-то мог сказать, что и злым. Заложив рука за руку, он не смотрел сейчас на Ани, которая с таким же уставшим выражением лица, сидела в глубоком кресле в кабинете управляющего клиникой и на неё совершенно не действовал ни строгий тон голоса говорившего, ни его недовольное выражение лица, которое она видела только с боку. Они оба только вернулись с операции, которую вели три часа на ногах и у неё еще не успели мысли переключиться с тех событий, её пальцы еще тончайшими иллюзорными ассоциациями чувствовали шелковые нити и в воздухе витал запах крови и эфира.

Вот уже неделю она четко знала, что вновь беременна, но еще и словом не обмолвилась никому, даже своей Бетси просто потому, что не было времени побыть в покое. Артура, как всегда, не было дома, а в клинике, в данный период, начался такой темп работы, которого не было за все время её работы здесь и с чем это связывать, никто не знал. «Сезонное обострение» — выразился Тернер. На лечение только за последние две недели в клинику легло двадцать человек и Иден вплотную занимался темой совместимости «резус» факторов предлагая оперировать во флигеле клиники даже черных, чтобы добиться совершенной уверенности причины отторжения крови «донора» при их несовпадении. Идея была не его, но он так глубоко вник в её обоснования и понимал, какое значение это имело для успешного исхода операции и для всей мировой медицины в целом, обкатывая её практически в своей клинике на людях цветной расы, не заботясь о нормах человеческой морали, ибо брать подопытных животных в этом плане было бесполезно, а как компенсацию, своим пациентам он не выставлял счетов за свои услуги хирурга, хотя для них все это преподносилось совершенно по-другому и они и не ведали истинной причины столь щедрого предложения лечиться в стенах этой клиники.

Он назначал её ассистировать ему без перерыва, объясняя все тем, что ничего морально плохого они не делают, давая пациентам даже шанс выжить и это им предоставляется бесплатно. Это выглядело не этично, но медицина по своей сути всегда противоречива. Она и гуманна, и жестока и в данной ситуации в ней присутствовало как первое, так и второе, и Ани это понимала, не позволив себе даже произнести слова против деятельности Тернера.

Работа, действительно, отнимала все силы и время, мысли сконцентрировались только в одном направлении, Тернер стал как необходимый, незыблемый атрибут её жизни, она свыклась с его повышено щепетильным характером к каждой мелочи, к каждому нюансу во время работы, его жесткому тону и даже крику при малейшей нерасторопности или замешательству во время операции и в то же время его повышенному вниманию из всего медицинского персонала к ней одной, что уже не отдавала себе в этом отчета, так было и стало тем, как и должно было быть всегда.

Как женщина, она абсолютно по инерции смотрелась в зеркало и свою бледность последних дней, просто не заметила, как и того, что усталость стала приходить быстрее обычного и ей всегда хотелось спать и она отключалась в любом месте, где удавалось почувствовать под собой стул или диван. Тернер же выбрал время для своего монолога именно сейчас, когда её смертельно клонило в сон и он занимал её мысли, но словно резким рывком её кто-то вырвал из расплывающегося тумана и очень четко строгий профиль Идена вырисовался на фоне солнечного луча, вползающего лениво в кабинет из окна. У неё даже тревожно застучало сердце, совершенно переменив ритм сердцебиения и глаза распахнулись со всем своим напряженным вниманием в его сторону. Из глубины души и из-под сознания выпорхнули на поверхность чувств знания, которые еще не облеклись в словесную оболочку, но уже стало совершенно ясно, и что Иден имел ввиду и о чем пойдет разговор, поэтому не возникло даже желания спросить — «О чем это он?» Она стала внимательно вслушиваться в слова Идена.