Нерешенные проблемы теории эволюции

Неполовозрелые и молодые половозрелые животные. находятся на низших ступенях популяционной иерархии. У человека период зависимости и подчинения значительно продлен по сравнению с животными. За 15–17 лет детства и отрочества человек настолько привыкает к указаниям сверху, что воспринимает их как естественный и единственно возможный способ определения смысла и цели своего существования. Период выхода из-под опеки взрослых является для него критическим. В этот период он остро нуждается в более высоком и могущественном покровителе. Миф о Христе, которого бог-отец по не вполне ясным причинам бросил в этот жестокий мир и беспощадно лишил своей столь необходимой поддержки, с предельной ясностью обнажает истоки религиозного чувства (подчеркну, что речь идет о чувстве, а не о мифах; религиозные мифы в той или иной степени рациональны, спекулятивны, изменчивы и эволюционируют вместе с нами; религиозное чувство же иррационально и гораздо более устойчиво; пока оно существует, подлинный атеизм невозможен).

Связь с иерархической структурой обнаруживается в иерархии божеств, в желании повиноваться им, заслужить их благосклонность, в молитвенных позах, напоминающих позы подчинения у животных. Не случайно более сильно проявление религиозного чувства у подростков и женщин. В то же время высшее божество, будь то Зевс, Иегова, Тор или Аллах, принимает облик зрелого мужчины в расцвете сил, полновластного главы семьи (Лев Толстой писал, что в минуту отчаяния даже самые отъявленные атеисты взывают к богу; если так, то, вопреки его выводам, подтверждается не существование бога, а связь религиозного чувства с беспомощностью).

Возникновение протоэстетического чувства, по-видимому, связано с половым отбором, отношениями между потенциальными брачными партнерами, в которых используются разнообразные средства привлечения, от внешних признаков и ритуального поведения до использования или изготовления привлекательных вещей. Врановых привлекают блестящие правильной формы камешки, бусы и другие предметы, а шалащницы расцвечивают свои шалашики и украшают их ягодами.

В подобных случаях я считаю возможным говорить о про-тоэстетическом (а не, скажем, псевдо- или параэстетическом) чувстве, поскольку между ним и человеческим чувством прекрасного имеется не только внешнее сходство, но и более глубокая связь. Чтобы разглядеть ее, нужно вскрыть подоплеку привлечения. По существу это преодоление чувства страха: для спаривания необходимо ступить на чужую территорию, войти в контакт с особью, занимающей иное положение в иерархической системе. Испытываемое при этом побуждение к бегству или агрессии должно быть трансформировано в нечто более благоприятное для зачатия (нетрудно заметить, наблюдая поведение животных, что супружеские ласки — захват лапами, легкие укусы и т. п. — представляют собой трансформированные боевые и охотничьи приемы; в самом половом акте различимы элементы агрессии и подчинения; поза одного из брачных партнеров при спаривании нередко совпадает с позой подчинения, у некоторых видов даже особи одного пола имитируют спаривание для закрепления иерархических отношений — одно из животных «подставляется», чтобы изъявить готовность к подчинению; известно также, что «женоподобность» молодых самцов имеет функциональный смысл — смягчает агрессивное отношение к ним зрелых самцов; таким образом, возникает сложная диалектическая связь иерархического и брачного поведения: первое трансформируется во второе, которое в свою очередь используется для закрепления первого; трансформация отношений агрессии — подчинения в брачные настолько закрепляется, что может распространиться и на однополые особи — в этом состоит возможное объяснение гомосексуализма у животных и человека). Специальный брачный ритуал, включающий демонстративное поведение, украшение территории, подношения и т. п., служит этой цели, т. е. превращает чувство страха в протоэстетическое, являющееся преддверием половой любви. Причем демонстративное поведение парадоксально (но вполне объяснимо) похоже на угрожающее. Райские птицы Новой Гвинеи с целью угрозы демонстрируют сопернику свое великолепное оперение, а с целью привлечения делают то же самое, но перевернувшись вниз головой. Это ли не символ отношений между устрашающим и прекрасным?

Наши предки аналогичным образом эстетизировали угрожающий оскал 'зубов (превратившийся в улыбку, как полагает К. Лоренц), боевую раскраску лица и тела, плюмажи, наброшенные на голову звериные шкуры, нечеловеческий запах и другие средства устрашения. Трансформация устрашающего в красивое может быть связана с переходом от одного пола к другому, напоминающим перенос половых признаков (см. выше). Взбитые волосы, подчеркнутые краской рот и глаза (даже у насекомых встречается отпугивающий узор в виде глаз) — весь этот антураж первобытного воина женщины превратили в средство привлечения.