Нерон

Приказание было крайне недоброжелательным. Не так-то легко юноше выступать перед несколькими десятками подвыпивших придворных своего врага. Британник, однако, не растерялся. Он встал перед полукругом пиршественных столов и лож: Спокойно и выразительно начал декламировать. Уже после первых его слов в зале воцарилось глубокое молчание. Ибо Британник говорил о том, как его лишили отцовского наследства. Злопыхатели позже посмеивались над тем, что больше всего Нерона задели не сами слова, но тот факт, что у Британника оказался столь приятный голос.

Это произошло два месяца назад. Теперь речь шла не о декламации, не о приятном голосе, а о том, чтобы предупредить действия Агриппины. Ведь Нерон лучше других знал, что его мать способна на все и для сохранения своего влияния не остановится ни перед чем.

Нерон готовился к борьбе в глубочайшей тайне! Позже об этом рассказывали так:

В дворцовой тюрьме содержалась отравительница Локуста, та, которая приготовила яд для Клавдия. Она находилась под охраной трибуна Юлия Поллиона. Нерон приказал доставить ее к нему. Первая порция яда оказалась слишком слабой: у Британника только расстроился желудок. Император отколотил Локусту, крича:

— Ты дала ему лекарство, а не яд!

Локуста оправдывалась:

— Порция была слишком мала, я не хотела, чтобы преступление сразу стало явным.

Нерон отвечал на это с издевкой:

— Разумеется, разумеется, мне следует побаиваться закона!

Он приказал при нем же изготовить более сильный яд, который дали ягненку, и тот, промучившись часов пять, околел. Другой отвар, покрепче, испытали на поросенке, и тот сразу издох.

Такие слухи позже ходили о сговоре императора с отравительницей. Как на самом деле готовилось убийство, не знал почти никто и знать не мог. Зато многие стали свидетелями того, что произошло в начале февраля в большом обеденном зале императорского дворца.

Так повелось, что вся императорская семья разом приступала к трапезе. Британник, как подросток, ел за отдельным столом вместе со своими друзьями по играм. Их осталось совсем немного, но Тит, сын Веспасиана, продолжал бывать во дворце. Блюда, подаваемые Британнику, сначала пробовал специальный praegustator. Во время обеда ему прямо из кухни принесли какое-то кушанье; praegustator снял пробу и подал блюдо мальчику, но оно было слишком горячее, тот не пожелал его есть. Тотчас же туда влили кружку холодной воды. Британник, едва прикоснувшись к еде, через короткое мгновение, парализованный, упал на ложе. Тит, лежавший рядом с ним, уже подносил ко рту кушанье из той же самой миски, из которой минуту назад зачерпнул его товарищ, но стоило ему взглянуть на соседа, как он уже не мог проглотить ни капли. Британник не в состоянии был издать ни звука, он явно начал задыхаться. Некоторые сотрапезники повскакивали с мест. Другие сидели не шевелясь. Все взоры обратились к Нерону. Тот лежал, небрежно опершись на ложе, словно бы ничего не произошло. Он спокойно заявил:

— Это из-за падучей. Он страдает ею с раннего детства. Сейчас придет в себя.

Агриппина и Октавия, родная сестра Британника, обе сохраняли невозмутимое спокойствие. Но в их глазах отражался смертельный ужас. Юношу вынесли из зала. Снова зазвучали веселые застольные беседы.

Тело Британника сожгли в ту же ночь. Скромные похороны состоялись на следующий день под проливным дождем. Прах захоронили в Мавзолее на Марсовом поле, которое Август возвел для членов своего рода.

Одновременно появилось обращение Нерона к римским жителям. Спешное погребение в нем оправдывалось тем, что, когда умирают лица юного возраста, к этому обязывает обычай предков. Ибо что значат в такой горестной печали пышность обрядов и шумные речи? После потери любимого брата император возлагает все надежды на отечество, только в нем находит свое утешение. Он верит, что сенат и народ проявят теперь еще более горячую привязанность к его персоне, потому что он последний представитель великого рода.

Подлинным автором обращения был, вероятно, Сенека. Возможно также, что он знал о готовящемся умерщвлении Британника. Бурру были подчинены стражники, а следовательно, и офицер, надзиравший за Локустой. Впрочем, оба — и Сенека и Бурр — со страхом наблюдали, как Агриппина стремится использовать Британника против Нерона, так как их собственное возвышение было связано только с императором. Во всяком случае, советники Нерона не осудили его поступка и не покинули дворец. Наоборот, они развернули еще более энергичную деятельность в общегосударственных делах. Они считали: то, что произошло, было всего лишь политической необходимостью.