Нерон

Они сочинили сказочку и вызубрили ее наизусть: Эвмольп потерял сына, юношу немалых способностей, подававшего большие надежды. Несчастный старец покинул родной город, ибо не мок сдержать слез, ежедневно созерцая друзей сына и его могилу. Однако корабль, на котором он плыл, затонул, двадцать миллионов наличными оказались на дне. Но не это огорчает старика, а отсутствие необходимого количества слуг, отчего ущемлено его собственное достоинство. Из нескольких десятков слуг, находившихся с ним на борту, уцелело несколько, всего лишь эта жалкая горстка! А ведь в Африке у него на тридцать миллионов земель и ссуд, рабов же такое количество, что он мог бы завоевать с ними Карфаген!

Договорились, что Эвмольп будет все время кашлять, жаловаться на расстройство желудка, отказываясь от всех блюд, говорить исключительно о деньгах, просиживать над счетами, проклинать, что земля не возвращает вложенных в нее средств, сокрушаться по поводу неурожая, а больше всего заниматься исправлениями в завещании. Остальные прикинутся его рабами.

Они направились прямо в город. При сем мнимые слуги несли багаж с крайним недовольством, непрестанно ропща. Особенно негодовал Коракс, он то и дело швырял торбы, проклиная спешку, восклицая, что бросит тюки или же убежит с ними.

«Ну и ну! Что я — вьючное животное или баржа для перевозки камней? Я нанялся работать как человек, а не лошадь! Я такой же свободный, как и вы, хотя отец оставил меня нищим!»[31]

Чтобы придать большую выразительность своему недовольству, он что ни шаг громко испускал ветры. Гиттон смеялся над этим до упаду, а Эвмольп тем временем завел разговор о сущности эпической поэзии, подкрепляя его декламацией своего произведения о гражданской войне. Так, перемежая свой путь ругательствами, поэзией, испусканием ветров, они наконец доплелись до города, расположенного на высокой горе. Их усилия были щедро вознаграждены. Кротонские вороны тотчас же учуяли падаль. Охотники сбежались толпой и наперегонки добивались расположения миллионера, который уже еле дышал. Никогда прежде мошенникам не сопутствовала столь большая удача. Эвмольп, однако, беспокоился: что, если какой-нибудь ловкач-охотник пошлет разведчиков в Африку и разоблачит наши обманы? Или Коракс предаст нас из зависти? Он вздыхал:

«Боги и богини, как плохо людям, живущим в беззаконии. Они всегда получают по заслугам!»[32]

Этот Петрониев Кротон — очевидная пародия на отношения, господствовавшие во всем римском обществе. В какой-то степени ловцами завещаний и наследств были все, включая и самого императора. И наверняка не один мошенник неплохо устроился, сыграв на этой мании. Однако соблазны охоты за наследованием имели и некоторые теневые стороны, о которых повсеместно сожалели.

Такими теневыми сторонами являлись законы, принятые еще со времен Августа и предписывающие римлянам заключать браки и обзаводиться детьми.

Каждый римский гражданин — мужчина в возрасте с 25 до 60 лет, женщина с 20 до 50 лет — обязан состоять в браке. Если брак прервался в результате смерти одного из супругов или развода, следует сочетаться новым браком и не позже чем через два года, разве что от предшествующего брака остались по крайней мере трое детей. Кто пренебрегал требованиями закона, тот ущемлялся всевозможными правовыми санкциями. Среди них и весьма серьезными: неженатые вообще не могли наследовать, бездетные же имели право только на половину оставленного им по завещанию.

В Риме не существовало государственных, должностных прокуроров, зато имелись доносчики. Если кто-то незаконно получал наследство, он становился жертвой этих бдительных стражей правосудия. Доносчику за дерзновенность и рвение по закону причиталась значительная часть спорного наследия.

Весь Рим с радостью приветствовал проект изменений в этом установлении. Его не отменили: это было творение самого Августа; он был также необходим, ибо безбрачие и бездетность по-прежнему преобладали в высших слоях общества. Однако теперь решено было ослабить действие закона, ограничив вознаграждение доносчикам одной четвертью. Проект сделался предметом дискуссии в сенате. Утвержденный, он вошел в историю римского права как senatus consultum Neronianum.

Вскоре после этого появились новые указы о том, как следует составлять завещание. Последнее волеизъявление записывалось на табличках; через отверстие в них трижды пропускался опечатанный шнурок. Свидетелям предлагались для подписи только две верхние незаполненные таблички, чтобы прежде времени не посвящать их в суть завещания. Запрещалось также завещать даже самую незначительную долю писарю, записывающему текст. Ибо бывали случаи, что писари произвольно назначали себе немалые суммы наследства.