Нерожденный

Япония вступила в войну ради расширения своих владений в Китае и на Тихом океане, а также ради того, чтобы занять место в ряду великих держав. Эти мотивы были не лучше и не хуже, чем у остальных се участников, однако с самого начала войны отношение союзников к империи Ямато было враждебным и не изменилось к концу военных действий, несмотря на японскую помощь Антанте. «Бледнолицым братьям» не нравились жёлтокожие, и они не собирались считать их равными себе. Взаимная неприязнь, подогреваемая расовой нетерпимостью, нарастала…

Глава третья. Сын самурая

За окном шёл дождь, оставляя на оконном стекле мелкие капли, собиравшиеся в текучие змеистые струйки. У окна небольшой комнаты неподвижно стоял молодой человек лет двадцати, – среднего роста смуглый, черноволосый, скуластый, рождённый, судя по его внешности, далеко на востоке, где восходит солнце, – и рассеянно вглядывался в мокрый вечерний сумрак, накрывший дома и улицы старинного европейского города.

Заоконный дождь не был ливнем, грохочущим и торжествующим, – над городом, неспешно разматывающим второе тысячелетие своего бытия, висел drizzle – нечто среднее между дождём и туманом, набрякшим густой небесной влагой. Древний город на реке Кем, помнивший кельтов и легионеров великого Рима, викингов-датчан и рыцарей Вильгельма Завоевателя, привык к такой «типично английской» погоде и не обращал на неё внимания, погружённый в себя, – города, как и люди, тоже умеют думать. А этот город исстари обрёл особую склонность к размышлениям, в течение долгих семи столетий впитывая беспокойные мысли населявших его людей, наделённых пытливым умом. В душной тьме средневековья, озаряемой багровым отсветом пожаров осаждённых городов и костров инквизиции, из земли, густо политой горячей человеческой кровью, пробивались первые всходы истинных знаний о сути и природе вещей – знаний, выдиравших человека из мрака невежества и силой разума возвышавших его над сонмами тварей бессловесных и неразумных. Среди руин античности зажурчали светлые ручейки этих знаний; к ним потянулись страждущие, и одним из первых таких живительных источников стал город на реке Кем.

С самого начала он был упорядоченным по планировке, но любой приезжий легко мог заблудиться в правильном лабиринте узких улиц, среди старинных церквей, равнодушно-опрятных жилых строений и зданий многочисленных колледжей. Взращивая будущее, этот город ревностно соблюдал традиции прошлого, не старея и не молодея, как будто застыв в безвременье настоящего. В сорока пяти милях к югу от него раскинулась столица великой империи, обнявшей весь мир, но городу словно не было дела до этого величия – он жил сам по себе, и свершись даже конец света, это нисколько бы его не обеспокоило. Древний город генерировал знания, и ничто иное его не волновало – в том числе и то, что любые знания можно использовать по-разному.

Город назывался Кембридж.

В нём находился всемирно известный университет, основанный в XIII веке – второй по возрасту среди британских университетов и четвёртый среди университетов планеты.

Юноша у окна хостела был одним из тысяч студентов этого университета. Его звали Тамеичи Миязака.

* * *

Ни раем, ни адом меня уже не смутить,

И в лунном сиянье стою непоклебим –

Ни облаячка на душе

(Уэсуги Кэнсин, XVI век)

Они сидели напротив друг друга на циновках, устилавших пол, в позах, казавшимися крайне неудобными любому европейцу и американцу. За стенами дома под лёгким ветерком, прилетевшим с гор, шелестела листва.

– Я рад, что ты удостоился великой чести, – произнёс капитан второго ранга Миязака. – Мне хотелось, чтобы ты поступил в военно-морское училище в Этадзима и стал офицером Императорского флота, но боги рассудили иначе, и не мне оспаривать их волю. Твой сэнсэй, глубоко проникший в суть вещей и явлений, сказал мне: «Твой сын остротой ума подобен мечу. С таким оружием можно достичь истинной вершины, надо только научиться владеть им по-настоящему». На тебя пал выбор посланцев императора, и я горжусь тобой, сын.