Нерожденный

– Помни, Тамео, – сказал Миязака-старший, разливая сакэ и в последний раз называя сына детским именем, – ты самурай и сын самурая, помни об этом в далёкой чужой стране.

– Я буду помнить об этом, отец, – ответил Миязака-младший.

* * *

Молодой японец действительно не нашёл друзей в далёкой стране дождей и туманов. Но он не нашёл в Англии и врагов – по крайней мере, врагов явных: никто не выказывал ему свою неприязнь открыто. Преподаватели обращались с ним так же, как и с любым другим студентом, а отчуждение сверстников было ровным и спокойным, и только обострённое воспитанием восприятие позволило Миязаке почуять насторожённость и страх студентов-европейцев, скрытые под маской холодной и ни к чему не обязывающей вежливости. У Тамеичи ни с кем не сложилось даже просто приятельских отношений, да он к этому и не стремился, хотя по мере возможности принимал участие и в спортивных состязаниях, и в диспутах, и даже в шумных студенческих вечеринках, стараясь при этом не выделяться и не подчёркивать свою инаковость и чужеродность – Миязака понимал, что это необходимо для того, что он считал главным: для получения знаний, накопленных расой белых людей (ведь именно за этим он и прибыл в Англию). Он был спокоен, холоден и бесстрастен, и только однажды, на второй год пребывания в Кембридже, ледяная броня молодого самурая дала трещину под натиском могучего древнего чувства – любви, перед которой не могли устоять самые великие воители прошлого.

…Её звали Дженни. Она была студенткой Ньюнхэма, чисто женского кембриджского колледжа, где обучались девушки, причём только они: среди студентов Ньюнхэм Колледжа не было ни одного юноши. Дженни изучала восточную филологию, что и стало причиной её знакомства с Тамеичи – никакой другой причины не было. Поначалу.

Они стали встречаться, сначала изредка, затем всё чаще и чаще, проводя в обществе друг друга всё больше и больше времени. А потом – потом случилось неизбежное: между молодыми людьми возникла дружба, почти незаметно перешедшая в нечто большее. Любовь не считается ни с расовыми теориями, ни с предрассудками, ни с вековыми традициями: она просто приходит, не спрашивая ни у кого дозволения.

Ослепительной красавицей девушка не была, хотя её называли хорошенькой и даже милой. Но для Тамеичи Миязака она, так отличавшаяся (и внешне, и внутренне) от девушек его родины, стала средоточием женской красоты и вечной женской тайны. И когда он сорвал с её губ первый поцелуй, робкий и неумелый, молодому самураю показалось, что за его спиной выросли крылья, готовые нести его и его любовь над миром, наполненным завистью, жадностью и злобой. И любовь сына самурая не осталась безответной – несмотря на всю свою неопытность в подобных делах, он это почувствовал, и это окрылило его ещё больше. Их обоих неудержимо тянуло друг к другу; он – и она – уже строили планы на будущее, окрашенные исключительно в розовые тона, но действительность очень скоро не оставила камня на камне от призрачных воздушных замков, выстроенных влюблёнными.

Студенты (и студентки) хоть и посматривали косо на Дженни и Тамеичи, но открыто не порицали ни его, ни её: они подсознательно чувствовали, что молодой японец пойдёт на всё, защищая свою любовь (да и Дженни была, что называется, «девушкой с характером»), а строгие университетские правила не допускали острых конфликтов между студентами – это могло выйти боком обеим конфликтующим сторонам. Однако у Дженни были родители, принадлежавшие к среднему слою британской аристократии «викторианского» толка, и нашлись доброхоты, известившие их о «недостойном поведении» дочери.

Когда Миязаке сообщил, что его хочет видеть «какой-то седой джентльмен», Тамеичи не заподозрил ничего плохого. Он уже привык к интересу, который студент-японец с явно незаурядными способностями вызывал у британских учёных, пусть даже порою этот интерес сильно походил на интерес зевак в зоопарке, увидевших в клетке экзотическое животное. Но на этот раз молодой самурай ошибся.

– Я отец Дженни, – без обиняков заявил седой джентльмен, поигрывая тростью, – и мне стало известно, что вы уделяете повышенное внимание моей дочери. Должен вам сообщить, молодой человек, что моя дочь почти помолвлена, и ваши… э-э-э… ухаживания бросают тень на её репутацию. Этого я допустить не могу ни в коем случае, и поэтому требую, чтобы вы прекратили все ваши домогательства. В противном случае я обещаю вам очень большие неприятности. Прощайте! Надеюсь, мы никогда больше не увидимся!