Нерозначники(СИ)

Аноха, знаешь, всегда за волков радеет. По его мыслям, другой зверь только на потребу волкам и нужен. Одно время мечтал тучных маралов развести, а силы чтобы в них и вовсе не было. О волках, известно, заботился, дабы им сытнее жилось.

На всё у него одна присказка: "Хоть и хищный зверь, а кусать всякому охота; брюхо, оно совета не спрашивает".

Ничего у него, конечно, не получилось: быстро в надзоре прознали. Ну и попал под расплатицу. Еле в лесовинах удержался. Смилились отчего-то в верховьях, но напредки пригрозили, чтобы строго природный закон следил. Втолковали, как водится, что улучшать только природность можно. Погоревал Аноха, само собой, а волкам сказал: "Тут нас не поняли. Возьмём другой курс".

Так он всё внимание волкам и отдал. После того много времени прошло, а про его разбойников чудное сказывать стали. Такая молва пошла, что только отмахивайся. И плавают они, и ныряют, а под водой шуруют не хуже любой выдры. И по деревьям лазают, а потом с самой макушки вниз прыгают. Без всякого порона для здоровья. А уж могутные -- и медведя рядом не поставишь.

Брёх, конечно. А может, и правда чего...

Редкое празднество проходит, где бы Аноха своими волками не похвалялся. Вот и сейчас Антипа зацепил. Старые они противники -- как схватятся языками, так и не разнять никакой силой.

Времени немного прошло, а гулянка уже в полную силу вошла. Мираш на гостей смотрит, а у них будто всякое разумение из головы выдернули. По столу грай несносный стоит, ни слова не разобрать. Которые лесовины и в рассорку вошли. Кричат друг на друга, грозятся. Дорофей спит, положив бороду под ухо. Стол под ним от топанины подпрыгивает, а ему хоть бы что -- похрапывает знай себе.

Супрядиха Северьяна уже не нахваливает, а другим боком к нему повернулась.

-- Тю! Ишь, бобик непривязанный разошёлся! -- смехотничала она. -- Дивуйтесь на него, девоньки. Из какой же распродальней дыры тебя занесло, милай?!

А тот уже ни мур-мур -- слова сказать не может. Отогрели, небось, растопили...

-- Эй! Лихоманы таёжные! -- гремел Ваня Тишина. -- Любого перепью! Чичас моё время! Понимать надо! Живёте тут среди древяной-травяной дури и жизни не знаете.

Тоже он, знаешь, как и Мираш, верша. Только его в давние годы с верхов спихнули. А стать осталась -- среди лесовинов всегда высоко себя носит, ну и редкость, когда из него доброе слово выбежит. Поначалу он отпихивал стопку, а сейчас уже зубами вцепился в граненое стекло, и будто все крепи слетели.

-- Молодец, Ваня! -- дивовалась Супрядиха, -- Покуда пьётся, потуда пей. -- И вовсе большой бокал к нему подвинула.

Ивану не с руки себя уронить. Огладил он в руке бокалыш -- ладно тот пиявкой к ладони прильнул -- да и чендарахнул до дна. Да прямо под стол и грянулся.

Лека Шилка -- ох и воструха девка! -- над Ириньей Ильницей, хозяйкой речки Суленги, подшучивать взялась:

-- Сказывают, видели тебя в городе, людям рыбу продавала...

Та отмахивается -- спокойного, знаешь, нрава.

Лека не отступается.

-- Денех-то много выморщила?

Иринья шутейно отвечает:

-- Денег -- страсть, да не во что класть.

Лека, словно без всякого интереса, и говорит:

-- В этом городе обдичаешь ишо, угоришь от чада и шума...

Иринья вприжмур на Леку глянула, точно тайну тронула, да и спрашивает:

-- В город, что ли, переезжать собралась?..

Та враз и отступилась, в пляс по кругу пошла.

-- Ой, девоньки, спина кружится. Хорошо-то как! -- и пошла, пошла вытанцовывать.

Есть, знаешь, у Леки тайна малая, но о ней после расскажу.

Словом, удалось новоселье... Только лесовин Кит и его помощница Лема-волчица невесёлые сидят. Притихли в сторонке, молчат и пугливо по сторонам озираются. Лема смотрит, смотрит да и не удержится -- ткнётся волчьей мордахой Киту в ухо и скажет: "Дикость какая!". А то ещё уговаривает, чуть не плача: " Не могу я больше, пойдём, а?".

Впервой они на такое пиршество попали. Не привычно, само собой. К тому же Кит -- не простой лесовин, с кромешников бывший, а такие всегда чужаками слывут.

...-- Укрякалась я седни! -- опустилась Лека лёгонькой пушинкой на стулку рядом с Мирашём. Повернулась к нему, посмотрела озоровато и говорит бархатным голоском: -- Глаза у тебя чудные, я таких зелёных сроду не видела. Век бы смотрела!

Мираш ликсир больше не пил, а всё по сторонам смотрел и опытности набирался. А поговорить уже давно не с кем стало.

-- Весело тут у меня... -- насмешливо произнёс он.

-- А у нас всегда весело, -- засмеялась Лека. -- Жизнь у нас такая, разнесчастная... -- поникла чуть, словно горестное что припомнила, и опять просияла: -- От тебя все к Северьяну в его ледяную сторонушку летим. Звал...

Стали о всякой всячине разговаривать. Тут-то потихонечку Мираш к своему интересу и подвёл. Равнодушный вид на себя напустил и спрашивает: кто такие, мол, нерозначники?

Лека смутилась чуть, но тотчас же опять улыбнулась.

-- Нерозначники? -- переспросила она, замялась чуть и говорит: -- Это когда у утки и селезня перо одинаковое.

-- А что, разное бывает? -- не понял Мираш.

Посмотрела Лека как на дитё малое и говорит: .