Нерушимый

— Саша, ну что ты там возишься? Садись, пельмени остынут же!

— Определяю себе фронт работ на завтра, — ответил я, выпрямляясь. — Но для того, чтобы повесить кухонные шкафы, мне понадобится перфоратор и уровень. У вас есть?

— Какой ты, оказывается, рукастый, — констатировала она. — А так и не скажешь. И что, ты можешь сделать идеально? И ровно чтоб висело? Не придется вызывать мастера, чтобы за тобой переделывал? — Она облизнулась, поменяла ноги местами, и юбка поползла выше, открывая бедро.

Я сделал честное-пречестное лицо и сказал:

— Если не смогу, вы же меня посадите. — Никакой реакции, лишь бровь приподняла. — Вот только поужинаю — и займусь, чтобы вы увидели мои способности и не беспокоились. Так у вас есть перфоратор и уровень?

— Есть, — вздохнула она. — Ешь давай!

Хотелось отрапортовать: «Так точно, товарищ майор», но я пока не понял, есть ли у нее чувство юмора. Главное — занять свободное время, а ночью она домой поедет. Очень на это надеюсь.

Я покосился на стеклянную баночку с ромбиком этикетки «Майонез советский». Зачерпнул столовой ложкой, попробовал. Вкус непривычный, маслянистый. На домашний майонез похоже, который делала мама, когда была жива. Наверное, натуральный, изготовленный по ГОСТу.

Пельмени тоже были улетными. Такой кайф от еды я испытывал разве что в студенчестве, когда аппетит зверский. Есть приходилось медленно, чтобы не опередить Ирину, поглядывающую все более томно.

— Спасибо, Ирина Тимуровна, — искренне поблагодарил я и, промокнув рот салфеткой, метнулся к упаковкам.

Донесся разочарованный вздох. Ирина поднялась и протопала к выходу, нажала какую-то кнопку, и пол у входа поднялся, развернулся, открывая путь в подвал. Удивительное сочетание модерна и советскости. Ну какой же дом без погреба, без консервированных огурчиков и помидоров?

— Иди сюда. Ящик возьмешь, — позвала она.

Я помог ей поднять деревянный скорее сундук без крышки, чем ящик, где лежали болгарка, шуруповерт, перфоратор неизвестных производителей и боксерские перчатки. Видимо, все это принадлежало почитателю Байконура, но космонавт улетел, роняя тапки, и даже вещи не забрал. Потому что Ирина Тимуровна — женщина опасная, к тому же майор милиции.

Я отложил перчатки, вспоминая чью-то шутку: «Продам щенков боксера, еду боксера, перчатки и все, что от него осталось».

А еще благодаря «Эмпатии» я понял, что хоть и хочется меня Ирине Тимуровне, но еще больше она желает общества, ласки, компании, потому что после отъезда сына в школу милиции ее накрыло одиночество, и ей просто неприятно возвращаться в пустой дом. А еще у нее давно никого не было, и она мечтает снова ощутить себя желанной. И весь этот бурный коктейль желаний сформировался у нее в желание секса.

Приняв трехметровый уровень, я спросил:

— Стены тут из чего?

— Это финские домики, — ответила она из подвала. — Саш, ты что будешь: вино или коньяк?

— Ирина Тимуровна, — проговорил я с укоризной. — Мне же еще работать, а вам за руль!

Донесся смешок.

— Действительно. Какой бдительный молодой человек.

Бутылку коньяка она все-таки достала, но не пила, положила в пакет, чтобы забрать с собой.

Пока я проверял, все ли детали на местах, Ирина Тимуровна крутилась на кухне, а когда понес коробки наверх, сказала:

— Я поехала, Саша. — И посмотрела выжидающе, даже с какой-то надеждой.

И я чуть было не сломался. Где-то в глубине души мне захотелось утешить эту женщину, дать ей желаемое… но дальше-то что? А вдруг влюбится? Что мне, под ее юбкой сидеть? А если обидится, может и проблем доставить. Майор милиции в таком небольшом городке — это полубог.

Нет, товарищ майор, вы уж как-нибудь сами, без меня. Не для вас я этот стручок в междумирье моделировал, ха-ха!

— Хорошей дороги, Ирина Тимуровна, — нейтрально сказал я, и она не скрыла разочарования.

— Смотри мне тут! — пригрозила она.

— Все будет на высшем уровне! — бодро пообещал я, а сам мысленно облегченно вздохнул. — Кстати, а у вас случайно нет телевизора?

— Случайно есть. Старый, но работает. Найдешь. Все, бывай. Буду завтра после пяти.

Из окна я наблюдал, как она выезжает со двора. Советская одинокая женщина. Такую не каждый, как говорит молодежь, вывезет.

Я распахнул дверь первой спальни со скошенным потолком, не обнаружил телевизора. Часы показывали 21:30. Еще часов пятнадцать я буду лучшим в мире стрелком… или только до полуночи? В описании таланта это не объяснялось, а опытным путем не проверить — стрелять нечем!

Стало жалко пропадающий талант, но что мне с ним делать? Из плевалки по мухам стрелять? Так зима, даже мух нет. Что будет со мной завтра? И когда именно завтра я рискую оказаться в невыгодном положении, став худшим непонятно в чем? В двенадцать ночи? Примерно в четыре, когда я запросил талант?

Еще вопрос — в чем именно стану худшим? Вдруг — самым тупым? Буду сидеть, сведя глаза у переносицы, и слюни пускать… Да уж, Нерушимый, тебе не угодишь! Нет бы радоваться жизни новой, в красивом юном теле — нет, елки-палки, нужно поныть о несвершившемся!

Поругав себя так, пообещал, что решать эти проблемы буду по мере поступления. А сейчас…