Нерусские русские. История служения России. Иноземные представители семьи Романовых

Царевич Алексей не был принципиальным противником курса на вестернизацию, хотя, в отличие от родителя, ориентировался на Европу не в протестантском (англо-голландском) ее варианте, а, скорее, в католическом (австроитальянском). Здесь многое зависело от личного опыта, поскольку, как показывает практика, россиянам свойственно больше симпатизировать той стране, с которой у них связан первый вояж за границу. Царевича Алексея привязывало к католическому миру и его родство с Габсбургами (через супругу), предполагавшее наличие определенных взаимных политических обязательств.

Частной, но в определенной степени характерной деталью можно считать то, что любовница Алексея Петровича, фактически ставшая после кончины принцессы его гражданской супругой, некая Ефросинья Федорова, упоминается в источниках как крещенная «чухонка», т. е. финка по национальности. Скорее всего, она происходила из угнанных в Россию в ходе боевых действий подданных Шведского королевства, и в этом ее судьба схожа с судьбой Екатерины Скавронской, которая тоже была шведской подданной, хотя и не ясно – эстонкой, латышкой, литовкой или полячкой по национальности.

Поневоле закрадывается подозрение, что царевич Алексей пытался подражать отцу и старался быть ему соратником. Вполне вероятно, что супружеская жизнь с немецкой принцессой не только придала бы ему степенности, но и упрочила положение при Дворе, поскольку в глазах окружающих он обладал тем главным и основным преимуществом, что являлся законным наследником царя-реформатора.

Однако неуравновешенность Петра и интриги мачехи Екатерины Алексеевны, мечтавшей избавиться от пасынка, чтобы протолкнуть на престол своего новорожденного сына Петра Петровича, нервировали царевича, и он стал допускать ошибки, которые постепенно расширяли пропасть между ним и родителем.

Слушая не только Екатерину, но и таких ориентировавшихся на нее придворных, как Меншиков, царь начинал видеть в Алексее не просто противника своих преобразований, но и лидера до поры до времени затаившейся консервативной оппозиции.

В день похорон Шарлотты царь публично вручил сыну письмо, в котором отчитал его за то, что он «не выказывает склонности государственным делам», убеждал исправиться и грозился в противном случае отстранить от наследования престола с перспективой пострижения в монахи[30].

Царевич вполне логично увидел в этом письме-ультиматуме свидетельство триумфа своих возглавляемых Екатериной противников и вместо дальнейшей борьбы предпочел бежать вместе с Ефросиньей в Австрию.

Габсбурги в этот период по ряду причин были заинтересованы в ослаблении России и вполне могли попытаться разыграть карту с беглым царевичем. Однако геополитическая ситуация менялась быстро, и первоначальный энтузиазм у австрийцев быстро угас. Алексея, впрочем, приняли с почетом, но до поры до времени сплавили в Неаполь.

Петр между тем забил тревогу, и вскоре в Австрии появились его эмиссары Петр Толстой и Александр Румянцев (отец будущего полководца). От греха подальше царевича перевели сначала в замок Эренберг в Тироле, а затем – в неаполитанский замок Сент-Эльмо, где его и настигли отцовские эмиссары.

Организовать похищение цесаревича по причине технических сложностей они не рискнули, зато применили психологический прессинг. Алексея убеждали, что Карл VI уже согласен выдать его России, что помощи он ни от кого не дождется. В отчаянии Алексей обратился к шведскому королю Карлу XII, который обещал ему военную помощь. Правда, сам Карл после Полтавы все еще укрывался в Турции и помочь мог только в весьма отдаленном будущем. Да и обнадеживающий ответ его уже не застал адресата.

К решению вернуться в Россию Алексея подтолкнула Ефросинья. Забеременев, она беспокоилась и за будущего ребенка, и за собственную судьбу, тем более что перспективы Толстой рисовал ей весьма мрачные. О выдаче в Россию он говорил как о деле решенном, настаивая, что лучше самим принести повинную голову, обещая прощение, спокойную и обеспеченную жизнь обоим влюбленным сразу, а уж Ефросинье гарантированно. В общем, не устояв перед ее слезами, Алексей решил ехать на родину.

Сначала казалось, что это решение правильное. Царь принял Алексея вполне милостиво, и хотя лишил прав на престол, но объявил прощение, правда, оговорив, что для начала следует признаться во всех ранее имевшихся злодейских замыслах[31].

Алексей рассказал, что действительно многие мечтали о его воцарении, и назвал несколько имен, что привело к открытию двух, говоря по-современному, уголовных дел. По ходу «Суздальского розыска» выяснилось, что об этом мечтала жившая в монахинях бывшая царица Евдокия (инокиня Елена), которая к тому же сожительствовала с приставленным охранять ее майором Глебовым. Майора жестко казнили, хотя собственно к государственной измене все это отношения не имело.