Нервные государства

Категорическое разделение между «рассудком» и «чувством» более не действительно, поскольку Декартова идея бестелесного рационального разума мертва. Однако мы все еще в состоянии определить отличия между различными скоростями реакции и стремиться защитить неторопливость. Импульсивные реакции часто агрессивны и трусливы, а потому тот, кто осторожен, может быть более внимательным и восприимчивым к контексту. Феномены «ложных новостей» и «постистины» на деле лишь симптомы того, что споры ускорились до степени, позволяющей лишь поверхностные суждения. В краткосрочной перспективе этим силам можно противостоять проверкой фактов, но серьезная задача формирования и защиты более медленных видов дискуссии имеет политическую природу. Чтобы в будущем демократия ощущалась – и была – менее воинственной, слова должны перестать быть оружием и снова занять место инструмента создания обещаний. Однако это будет работать только в том случае, если чрезвычайность нашей социальной, экономической и экологической ситуации будет восприниматься всерьез, а чувства, ею провоцируемые, получать должное признание.

Банальное воссоздание прежней политической модели вместе с заложенными в нее поначалу латентными, медленно развивающимися конфликтами обречено на провал. 1990-е годы не являются моделью грядущего в большей степени, чем 1950-е или 1920-е. Альтернативой будет провести следующий мысленный эксперимент: представим, что мы сегодня только что вышли из некой войны, какие новые правила и политики следует применять для установления мира? Избежание насилия потребует сделать скачок воображения в устройство будущего, а не цепляться за прежнее. Существующие центры элитарной власти сегодня должны открыть свое мировоззрение пониманию неких процессов, которые они раньше отбрасывали как «иррациональные» или «постправду», и использовать свое значительное влияние в пользу иного социального и экономического строя.

В данном эксперименте может помочь идея ненасилия. Это не то же самое, что «свобода слова», «рационализм», «права человека» и еще что-то из прочих тотемных реликвий западной цивилизации. Под «ненасилием» обычно понимают формы протеста в духе Махатмы Ганди и Мартина Лютера Кинга. Это означает активное и физическое общественное вмешательство с целью обобществления и защиты человеческих и нечеловеческих тел, находящихся под угрозой. Можно также добавить разнообразные службы спасения, в рамках которых эксперты и волонтеры оперативно предотвращают ущерб. Необходимость признания того, что людей надо мобилизовать, показывает, где залегает политическая надежда на будущее. Ошибкой прогрессивных методов государственного управления, таких как экономика и статистика, будет предположение, что деятельность человека сводится к гедонистическим порывам, требующим все большего удовлетворения. Однако избавление от страданий и страхов является гораздо большей силой в человеческой психологии и, без сомнения, более политически эффективной. Люди могут быть мобилизованы против несправедливости, даже если та не имеет отношения к агрессии.

Современный идеал цивилизации, столь убедительно описанный в трудах Гоббса, состоит в том, что каждый имеет право на жизнь и безопасность. Он всегда подразумевал исключение (колонизованных и порабощенных стран, не говоря уж о не человеческих жизнях), но сегодня такая цивилизованность больше рискует быть брошенной, нежели расширенной. Мы живем во времена, когда продолжительность жизни в бедных регионах (многие из которых, стоит заметить, встали на сторону популистов правого крыла) падает, но при этом миллиардеры Кремниевой долины ярко спекулируют и делают финансовые вложения в разработку инноваций, способных продлевать человеческую жизнь. Это уже не просто экономическое неравенство. Это экзистенциальное неравенство, которое является движущей силой политических конфликтов обитаемой нами эпохи.

Там, где жизнь не получает адекватной поддержки по медицинской и научной части, наличествуют широкие возможности для неких сил явиться и предложить помощь в более глубоком этическом и метафизическом смысле, при этом обещая исключительные формы защиты. Идеи национального единства и общности имеют важные материальные стороны и не могут быть поняты только на уровне фактов. Современный национализм тесно связан с такими проблемами, как физические страдания, старение, хронические болезни и ощущение полного отсутствия смысла, в ином случае они находят отдушину в зависимости и саморазрушении, посредством которых можно достичь хотя бы слабого чувства значимости и личного контроля. Нужда в насилии часто является искажением потребности в безопасности. Пока переживания по поводу болезней и смертности продолжают разделять нас, как это происходит сегодня, политику так и будут сотрясать силы, которые кажутся «иррациональными», в том числе национализм. Изменить это сумеет только какой-то новый, всеобъемлющий подход к обеспечению здравоохранения.