Что большинство кампаний мейнстрима сильно недооценили, так это степень недовольства людей заявлениями и предсказаниями экспертов и то, как мало значения имеют сегодня различия между понятиями «политик» и «эксперт». По мере того как политика приобретает все более профессиональный характер, а высокообразованные и привилегированные специалисты свободно перемещаются между сферами исследований и политики (что обеспечивается сетью консалтинговых и лоббистских центров), становится все менее важно, претендует ли выступающий на нейтральную экспертную позицию или на политически ангажированную. В случае Брекзита в число «экспертов» на стороне Евросоюза входила Кристин Лагард, директор Международного валютного фонда – организации, едва ли достойной звания института, лишенной всякого политического видения того, как миру
Едва ли было бы правильным считать, что влияние статистики на демократический процесс хоть когда-нибудь было определяющим. Избиратели, как правило, не изучают партийные манифесты объективно и досконально, дабы потом отдать свой голос наиболее экономически рационально. Но когда доверие к правительствам упало, статистика с экономикой стали порой вызывать чуть ли не гнев со стороны несогласных с ними, как если бы сам по себе акт привнесения в политическую дискуссию статистики и расчетов был признаком некого элитизма. Предположение, что общественность будет организованно следовать совету экономических аналитиков, стало казаться каким-то неуважительным и лишенным сопереживания. Те, кто идет против «большого правительства», часто стараются увести общественные финансы из статистических исследований, так что некоторые статистики опасаются за дорогие государственные переписи в будущем.
По вопросу иммиграции аналитический центр British Futures провел опрос фокус-групп на тему того, как лучше всего поступить с иммиграцией в Великобританию. Они узнали, что аргументы, опирающиеся на статистические данные (к примеру, что миграция является положительным фактором для ВВП), чаще вызывали гнев, когда люди немедленно отвечали, что эти цифры сфабрикованы правительством в целях проведения либеральной промигрантской политики. Однако качественные, анекдотические или культурные свидетельства (к примеру, истории о поселении в стране конкретных мигрантов) вызывали обратную, куда более теплую реакцию. Когда в 2014 году Найджел Фарадж, тогдашний лидер Партии независимости Соединенного Королевства, выступавшей против иммиграции, сказал, что в политике есть важные вещи помимо роста ВВП, его сочли сумасшедшим. Через каких-то пару лет это утверждение стало общим местом по всему политическому спектру.
Так или иначе, в начале XXI века статистические предсказания не всегда приносили пользу. Как сама по себе однозначность прогнозов оказывается искажена политиками и медиа, так и их последующие неточности подвергаются повтору и завышению в целях разжигания скандала. Тем не менее, общественное доверие к цифрам получало ущерб по мере того, как статистические прогнозы и заявления оставляли желать лучшего. Мировой финансовый кризис начался в глубинах самой финансовой системы, далеко за пределами поля зрения большей части общества, но вскоре проявил себя в виде критического фиаско в цифровых расчетах со стороны кредитно-рейтинговых агентств и инвестиционных аналитиков. Социальные опросы стали еще одной областью математического моделирования в числе тех, что дали сбой в последние годы, коль скоро не позволили своевременно предвидеть такие феномены, как неожиданный всплеск поддержки Дональда Трампа и Брекзита в 2016 году или Джереми Корбина в 2017-м.