Несбывшаяся любовь императора

– Конечно. Ведь когда-нибудь ты станешь знаменитой актрисой, и я пришлю тебе на премьеру… – Он подумал, потом глянул ей в глаза и улыбнулся: – Пришлю тебе синие колокольчики.

– Отчего же колокольчики? – изумилась Варя. – Знаменитым актрисам все больше розы шлют. Я розы люблю.

– Розы тебе другие пришлют. А я – синие колокольчики. Это мои самые любимые цветы. Самые любимые! И они совершенно такого цвета, как твои глаза.

– А вдруг моя премьера будет среди зимы? – пролепетала Варя. – Где же вы возьмете синие колокольчики?

– А это моя забота. Говорю тебе, колокольчики будут! Ты увидишь их – и вспомнишь, как мы с тобой говорили во дворе Театральной школы. И сразу поймешь, кто их тебе прислал. Понимаешь?

Она совершенно ничего не понимала, но все же кивнула.

– Загубите вы себя, барин, Григорий Александрович! – простонал стоявший рядом человек в насквозь мокрой ливрее. Варя его узнала – это он приплыл в школьный двор на лодке. Варя заметила, что и тот, кого он называл Григорием Александровичем, ну этот, зеленоглазый, тоже насквозь вымок и весь дрожит. – И меня заодно загубите, да меня-то ладно, наше дело дворовое, нам не привыкать, а вам-то здоровье беречь нужно.

– Да уж теперь все хорошо, Захар, я ж говорю, можно спокойно домой возвращаться, – улыбнулся зеленоглазый.

– Спокойно! – ехидно пробурчал Захар. – Да с вас дома батюшка голову снимет! Сколько раз говорено вам было… Теперь ждите скандала, как бы не выгнал вон!

– Молчать! – сухо приказал Григорий Александрович. – Я все равно уйду в кавалергарды, и покуда мы еще не дома. Станешь ворчать – утоплю в канале, вот как бог свят.

– Эх, барин! – махнул рукой Захар. – Эких вы страстей вечно на себя наговариваете. Кошку спасли, жизни не жалели, а меня, человека своего, утопите?! Эх-эх!!! Ни в жисть не поверю. Однако пошли уж, Христом Богом молю.

– Ну пошли, – согласился Григорий Александрович и, улыбнувшись Варе на прощание, вышел вон.

После того события прошло несколько дней. Вода со двора ушла, однако он долго был в развозженной грязи, и дрова все промокли – когда ими топили, из печек валил ужасный дым, от которого у Вари все время болела голова.

Как-то раз к Варе подошла Надя Самойлова и с таинственным видом сказала:

– Помнишь, я говорила, что кошку в корыто посадила сама Ирисова, а вы мне не верили?

– Ну?

– Вот тебе и ну! – усмехнулась Надя. – Так оно и было. Мне подружка Ирисовой, Гиацинтова, рассказала. Оказывается, они, ну, Ирисова с этим господином молодым, которого зовут Григорий Александрович, его фамилия Скорский, прятались от князя Шаховского на чердаке, и он от Ирисовой хотел… ну, ты небось сама знаешь, чего мужчины хотят от женщин.

Варя не слишком хорошо знала, чего именно они хотят: наверное, поцелуев, пожиманий ручек… Ах, нет, было еще что-то, называемое словом «неприличное», но значение этого слова оставалось для нее тайной. Впрочем, на всякий случай она робко кивнула, не понимая, почему вдруг так заболело сердце.

– Но господин Скорский ничего не добился от Ирисовой и собрался утром уходить. А она сказала, что придумает для него испытание. И если он его выдержит, то Ирисова-де его поцелует и еще и по-другому вознаградит. А тут вода пошла… Вот она и выкинула в окошко Беляночку и начала орать: мол, спасите мою кошку, я все для спасителя сделаю! Помнишь?

– Помню, – печально сказала Варя. – Значит, это было испытание?! Какое ужасное! Он ведь мог погибнуть! И что… что же она для него сделала?

– Да ничего, – передернула плечами Надя. – Потому что этот господин Скорский больше не появился, только записку прислал. А в той записке знаешь что было?

Варя угрюмо пожала плечами. Откуда ей знать? Да и не хочется ей слушать про нежности, которые зеленоглазый Григорий Александрович мог расточать Ирисовой!

– В ней была баллада Шиллера «Перчатка»! Помнишь, нам ее задавали на уроке декламации две недели назад?

– «Перчатка»? Переведенная господином Жуковским?!

– Кем же еще! – торжествующе воскликнула Надя и начала читать, сопровождая слова выразительными жестами и четко чеканя слова, как требовал от своих питомцев князь Шаховской:

Перед своим зверинцем,
С баронами, с наследным принцем,
Король Франциск сидел;
С высокого балкона он глядел
На поприще, сраженья ожидая;
За королем, обворожая
Цветущей прелестию взгляд,
Придворных дам являлся пышный ряд.

Она лукаво улыбнулась: мол, помнишь дальше? Варя кивнула и продолжила: