Несбывшийся ребенок

Видел ли я, что произошло с его Зиглиндой — с нашей Зиглиндой? Знаю ли я, кто тут был? Да. Я наблюдал из-за кулис. Вздрагивал вместе с ней, когда они ломились в закрытую дверь. Слышал топот сапог по лестнице. Сколько их было? Десять? Или больше? Слышал их заплетающиеся голоса, видел бутылку, сверкнувшую в сумерках, еще полную, когда они ворвались, и ходившую по кругу. Видел их руки, увешанные часами, ни одни из которых не показывали верного времени. Я чувствовал их удары, когда они брали ее силой. Один за другим. Все по очереди. И тогда я хотел, чтобы Эрих никогда больше сюда не вернулся. Просто уехал бы домой к своей матери и не видел всего этого. Но звук бьющегося стекла вернул меня к реальности. Зиглинда лежала на сцене истерзанная — как утопленница, вынутая из воды в последнем акте, в исполнении Кристины Зедербаум — только в этот раз слишком убедительная для театра.

Обернув руки кромкой занавеса, Эрих начинает аккуратно тянуть стекло из бедер Зиглинды на себя. На ферме он не раз наблюдал за родами скота, правда, некоторым уродцам было бы лучше и вовсе не появляться на свет, например двухголовому теленку или козленку с сердцем наружу. Эрих видел, как отец вытаскивал из обессиленной коровы теленка, шедшего не головой, а ногами вперед. Так что, да — Эрих может все исправить. Он встряхивает головой, чтобы отогнать ненужные мысли. Зиглинда затихла и застыла. Сколько это еще продлится? Ни один ребенок не знает. Время теперь — не более, чем трофей победителей. Эрих смотрит на осколки, остывающие в его руках, и рывком отшвыривает их как можно дальше: раздается звон разбитого стекла, осколки уходят в песок. Он помогает Зиглинде сесть. Костюмы, которые раньше были ее постелью, покрыты кровью, чернеющей в сумраке. Он отрывает кусок занавеса и закутывает в него Зиглинду, отыскивает лисью горжетку и накидывает ей на плечи. Девочку начинает бить дрожь и больше не отпускает. Лисьи лапки дергаются в воздухе.

— Ты знаешь, как попасть к дому тети? — спрашивает Эрих.

Зиглинда кивает, еле сдерживая дрожь.

— Он в Далеме. Но туда не пройти. Я пробовала, когда мой дом… когда я…

— Сейчас все изменилось, — замечает Эрих. — Ты можешь идти?

— Я… Я…

— Ничего, — успокаивает он. — Я что-нибудь придумаю. Подожди — я мигом.

— Нет! — вскрикивает она, хватая его за руку.

— Нам надо попасть к твоей тете. Прости. Я быстро.

Эрих достает из тайника в гримерной три банки консервированных овощей, пакет с бульонными кубиками и мешочек с чечевицей. Они с Зиглиндой как-то пробовали есть ее сухой, когда ничего другого не осталось, но это было все равно что жевать камни. Он вынул из мешочка три запасных батарейки для фонарика и побежал к дому, где видел мужчину, копающего могилу. Тот все еще был на месте: закидывал яму землей. Тачка стояла пустой, если не считать грязного платка на дне.

* * *

— Извините, — обратился Эрих, но мужчина продолжал кидать землю, не поднимая головы. — Извините, — повторил Эрих громче. — Это ваша тачка? Продайте мне ее!

Он вытащил из рюкзака банку овощей, бульонные кубики и чечевицу.

— Одна банка? — возмутился мужчина. — Ты спятил?

— Тут еще чечевица и бульонные кубики.

Мужчина зыркнул на рюкзак и бросил:

— Что еще есть?

Прежде чем Эрих успел ответить, тот залез к нему в рюкзак и вытащил две оставшиеся банки.

— Вот, другое дело, — пробормотал он, откручивая крышку и вылавливая морковку.