Несбывшийся ребенок

— Тогда они будут знать, что я делаю.

Когда Эрих сообщил дочерям, что собирается в Берлин, они насели на него еще больше.

— С материалами можно ознакомиться прямо там, — заявила Карина. — Мы узнавали.

Стопка папок, которую выдали Эриху, оказалась очень внушительной, с ладонь толщиной. Он садится за стол и начинает беспорядочно их перебирать, не зная, с какой начать. Потом по привычке оборачивается — конечно, никто за ним не следит. Он уже никому не интересен.

Самая свежая запись относится к 1989 году. Эрих принимается читать, продираясь в прошлое через сотни забытых поездок, разговоров и покупок.

«26 апреля 1975 года в 13.07 Кренинг Эрих, одетый в коричневые брюки и синий пуловер с коричневыми манжетами и поясом, подошел пешком к Центральному вокзалу Лейпцига и вошел в западное крыло. Пройдя через терминал, он направился к киоску, где в 13.15 купил кофе. Наличие или отсутствие молока в напитке не установлено».

Эрих смотрит на хрупкие страницы, придвигает их ближе, пока слова не превращаются в пыль, но за ними ничего нет — пустота. Обычная, ничем не примечательная жизнь, рассказанная теми, кто скользил за ним тенью, следил из-за угла, ждал в припаркованных машинах, подслушивал телефонные разговоры. Некто с кодовым именем «Кернер» нарисовал подробный план их квартиры в июле 1980 года. Сталкивались ли они на улице? Ездили вместе в автобусе? Были указаны размеры каждой комнаты и расстояние от дивана до телефона и от кровати до выключателя. Эрих попытался припомнить то лето. Не показалось ли ему что-то странным тогда? Неровно висящая картина, приоткрытая дверца шкафа. Если «Кернер» установил подслушивающее оборудование, возможно, оно до сих пор работает и передает никому не нужные секреты в несуществующую страну.

Эрих переворачивает страницы, строки выцвели и превратились в струйки дыма. Ему вспоминаются бумажки из разрушенного театра, крошечные обрезки, которые Зиглинда держала в кармане, как деньги: «любовь», «милосердие», «обещание», «жалость», «память». Эриху хочется разбить фразы, громоздящиеся перед ним, и вставить туда драгоценные слова.

Он перелистывает страницу за страницей, пока не останавливается на самой первой.

* * *

Мужчина: Можно построить гигантскую катапульту из эластичных бинтов.

Женщина: Это должны быть очень большие бинты.

Мужчина: Или сотни маленьких.

Женщина: Тысячи.

Мужчина: [неразборчиво]

Женщина: Реактивный рюкзак.

Мужчина: На какой тяге?

Женщина: Компост. Шампанское. Или маринованный лук моей мамы.

Мужчина: Думаешь, поднимет двоих?

Женщина: Зависит от ядрености лука.

Мужчина: [неразборчиво]

Женщина: Телескопические?

Мужчина: Да.

* * *

Я вижу, как он закрывает папку и идет через весь зал к стойке.

— Спасибо, я закончил.

Выйдя на улицу, Эрих подзывает такси и просит водителя отвезти его в Шарлоттенбург. Смотрит в окно, пытаясь найти хоть что-то знакомое. Перед огромным супермаркетом турок раскладывает на лотке ананасы и апельсины, внутри магазина на полках стоят десятки видов масла и йогурты с дюжиной разных вкусов. Неоновые лампы свисают с потолка, как дорожки лунного света. Когда Стена пала, они с Беттиной долго терялись в магазине перед бесконечными рядами товаров, не зная, что выбрать.

Выйдя из такси, Эрих останавливается перед подъездом, надевает очки и просматривает список имен.

— Эрих? — раздается голос из-за двери.

— Да, это я.

— Входи, — говорит Зиглинда и открывает дверь.

1997. Берлин

Ясным октябрьским днем мужчина и женщина, взявшись за руки, идут к колонне Победы. Та возвышается над городом, словно гигантская каменная свеча с сияющей фигурой вместо пламени. Последний раз они были здесь еще детьми, и тогда улица носила совсем другое имя, а небо и город окутывал едкий дым. Золотая богиня с лавровым венком была грязным пятном, смутным напоминанием о былом сиянии.

На секунду пара останавливается перед ступенями, ведущими вниз, но все верно — им сюда. Они проходят под оживленной дорогой и оказываются прямо у гранитного основания, испещренного следами от пуль. Такие же раны видны и на бронзовых барельефах: прусские войска идут в бой, кони бешено сверкают глазами, командир, обнажив меч, зовет солдат за собой, трубач играет атаку. Священник в разбитой церкви венчает обезглавленных жениха и невесту. Король, лишенный ног, и наследный принц, лишенный лица. Былые победы, разрозненные и расколотые на части. Я вжимаюсь в эти плоские декорации, в эти дыры. Я смотрю на восток и на запад. Я отбрасываю тень, крошечную, ускользающую и нечеткую.