Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

А поутру приехала мать умершего, вдовая княгиня Анастасия Львовна, и вместе с деятельным зятем начала готовиться к погребению и поминальному столу, за коий могло пожаловать до тысячи человек, вся знать Москвы и ближних земель.

Двадцать шестого апреля был похоронен последним князь Воротынский. На следующий день царь обратился к думе с просьбой признать всеми боярскими семьями за незаконнорождённым сыном Ивана Алексеевича княжеские права и фамилию Воротынских, иначе прервётся древнейший и благороднейший род. Однако дума как взбеленилась. Хоть в думе не было Ивана Михайловича Милославского, но присутствовали Иван Богданович и племянник изгнанного Александр. Эти кричали, что внебрачный ребёнок помощник дьявола, а от холопок князья не рождаются. Их поддержал Волынский. А за ним те бояре, что не обладали удельными фамилиями и не могли забыть Воротынскому его первый двор Фёдора Алексеевича, когда тот ещё был наследником престола. Заступничество за сына холопки Ромодановского Григория Григорьевича ещё больше обострило споры. Царь обратился к вдове Анастасии Львовне Воротынской с просьбой воспитать до времени сына усопшего Ивана Алексеевича, на что та ответила, что не считает этого «выродка» сыном своего мужа. Только что лишив четырёх виднейших бояр их могущества, Фёдор не пошёл на обострение с остальным боярством, решив перенести решение этой проблемы на более поздний срок.

Тридцатого апреля по именному указу царя Фёдора Алексеевича вотчины князей Воротынских с деревнями и пустошами перешли в Приказ большого дворца. За вдовой оставили поместье в Курмышском уезде, село Большие Ананники под Нижним Новгородом, несколько деревень под Москвой, и государь, подумав, вернул ей село Мошок под Муромом. В общей сложности на государя было отписано одиннадцать тысяч четей[155] земли, где было три тысячи четыреста двадцать шесть крестьянских дворов, около пятнадцати тысяч холопских душ. Незаконнорождённого сына Воротынского, которому исполнилось год и четыре месяца, отняли у холопки Дуняши и отдали на воспитание в Даниловский монастырь. Царь думал вернуть ему земли и поставить над ним до взросления двух бояр опекунов, но уже в скором времени всем будет не до этого, и бедный Иван Бесфамильный так и проведёт всю жизнь в монастыре.

Царевна Софья была не в себе от злобы. Мало того, что брат прогнал Милославского от двора, он теперь полностью ушёл из-под её влияния. Она только начала чувствовать радость жизни. И вот на тебе, брат поставил её милого проверить недостачи в Приказе большой казны и не появляется уже вторую неделю, выискивая бумаги против боярина Богдана Хитрово, первейшего сторонника Софьи после Милославских. А уж её советов более опять никто не требует. А нынче поутру Фёдор сказал, чтобы она пригласила в гости погулять по саду эту безродную Агашку Грушецкую. Виданное ли дело! Если Фёдор всё же на ней женится, надо свести с ней сердечную дружбу и через неё влиять на брата. Сегодня в полдень они встретятся. Сенная девка, что ходила до дома Заборовских, передала приглашение лично ей. Надо бы сразу её одарить и тем привязать к себе.

Солнышко пригревало вовсю, и Софья, разомлев в его лучах, прикрыв глаза, присела на резную лавку дожидаться гостью.

Одна из боярынь привела Грушецкую в сад, когда царевна чуть уж не задремала. Стук каблучков заставил её вздрогнуть. Протерев глаза, Софья оценивающе посмотрела на Агафью.

«Худенькая, даже щупленькая, хорошо ещё, што ростом не маленькая, но я выше», — пронеслось в голове царевны, которая вслух сказал, чуть при этом не раскинув руки:

   — Ну, здравствуй, Агаша.

   — Здравствуй, государыня-царевна. — Грушецкая низко поклонилась.

   — Брось, Агаша, мы, может быть, с тобой сёстрами станем, а уж подружками точно, так што зови мени просто Софьей. Иди, мы с тобой расцелуемси.

Царевна будто с открытым сердцем расцеловала Грушецкую и повела в свои покои, раскрывая перед ней все свои сундуки и лари, одарила сарафанами, кокошниками, поясами, и даже бусы жемчужные подарила. Взяв лишь бусы, Агафья сказала, что остальное заберёт потом с оказией, не ходить же по Кремлю с ворохом одежды, она примеряла их возле венецианского зеркала. После чего они вновь спустились в сад. Болтая с царевной, Грушецкая немного забылась, их беседа стала непринуждённей и проще.

Софья уже подумала, что такую простушку она обязательно заставит петь под свою дудку, и стала ещё ласковей. Неожиданно Агафья почувствовала чей-то взгляд, она повернулась и увидела царя. Он шёл к ней, весь в румянце, как будто не она, а он её боялся.

   — Здравствуй, Агаша.

   — Здравствуй, государь...

Агафья хотела поклониться ему, но он схватил её за руку и не дал.

   — Я так боялся, што тебя больше не увижу. Аки увидел тогда возле собора, только о тебе и думаю. Знай, не только женская прелесть твоя меня прельстила... — Царь сам смутился своих слов, уткнувшись взглядом в землю. Он так спешил выпалить всё, что накопилось в душе, и, сбившись, не знал, что сказать.