Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Он расположился рядом с дядей. Тот восседал среди этих людей как удельный князь и, подняв чарку, начал застолье. Остальные пили из берестяных туесков. Окавита здесь настаивалась на диком мёде, можжевельнике и чесноке одновременно, так что с непривычки после первого глотка у Андрея перехватило дыхание. Он минуты две пытался схватить воздух ртом, уставившись на дядю выпученными глазами, чем вызвал смех у того. Отсмеявшись, он похлопал Андрея по плечу:

   — Што, хороша северодвинская настоичка?

   — Да, аж в глазах потемнело.

   — Ну, а теперича, когда отлегло, поведай, зачема в нашу глушь пожаловал?

   — Да штой-то на душе было так муторно, вот решил навестить.

   — Ладно тебе, говори по чести, ты у мене на коленях прудонил, а сейчас сидишь ломаешьси.

Ларина, сидевшая невдалеке, навострила уши, вся порозовев.

   — Да усё не так, и в семье и в остальном, — зло махнул рукой Андрей.

   — А что в семье?

Андрей совсем охмелел и раскрылся душой, рассказав об Алёне и о службе.

   — В делах тягомотно, — говорил Андрей. — Поехал в войско, што противу агарян собрано, а царь воеводу Ромодановского на привязи держит, за Днепр не пущает.

Волостной подвинулся поближе к племяннику:

   — Вот аки по нашей Двине спуститься, тама Архангельск, а далее окиян-море, а тама Соловецки острова, а на них монастырь, в коем монахи противу царя восстали, а стрельцы их осадили, пятый год друг по другу с пушек палят. Был я тама, стена северная у монастыря плохенькая, два залпа со всех пушек, и завалитси, и штурмом взяти можно. Сказал я о том воеводе, он велел мене взашей выгнати. Так пять лет ничего решить не могут, в ты хошь за полгода решить. Да быстрых решений на Руси лет четыреста не принималось, тянем потихоньку кота на хвост, однако Божьими молитвами до сих пор живы. Иногда сам не пойму как. Вот ведь во время смутное по призыву земства в Нижний Новгород в ополчение князя Пожарского одиннадцать тыщ и собралось, почитай, со всей Руси, в коей народу тьма, где ж остальные-то были? Я бы вместе с князем и все эти одиннадцать тыщ душ поминал, што в ополчении были, как святых, а остальных анафеме предал.

   — Ну до каких ж пор так жить можно?

   — А бес его знает.

Дядя с племянником опорожнили по чарке, закусывая жареной лосятиной. На этот раз Андрей выпил спокойно, не сглатывая воздух, огонь почти сразу заструился по вес му телу. Как ни был зол разговор, а Андрею становилось легче и спокойней рядом с давно не виденным дядей. Они ещё долго пили, ведя оживлённый разговор, а когда совсем охмелели, Ларина увела их на сеновал, где оба захрапели, басовито и расслабленно.

Андрей Алмазов оставлял Верхнюю Тойму изрядно отдохнувший. За три недели он восемь раз ходил на охоту вместе с дядей. Два раза сетями поднимали большую рыбу. С местным попом ходил купаться в протоку между островами, на лесные озера. Простота и открытость местных людей успокоили душу, внеся новые помыслы о дальнейшем жизни. Однако как ни хорошо здесь было, но пора было домой. Отплывал он на небольшом коче, идущем с рыбьим зубом от Архангельска в Великий Устюг.

   — Ты, Ларина, брось ерепениться, на будущий год приезжай к нам на Москву. Мы с братом выдадим тебя замуж за дворянина, — говорил на прощание Андрей.

Сестра стояла молча, потупив очи.

К середине августа погода испортилась, пошли проливные дожди, небо заволокло тучами, и солнце совсем не проглядывало. Царевич Фёдор вновь распустил всех своих юных стольников по домам и один слонялся по Кремлю из угла в угол. Безделье и скука навевают неожиданные решения. Находившемуся невдалеке окольничему его двора князю Владимиру Долгорукому он приказал позвать смотрителя Кремля боярина Богдана Хитрово и полковника барона Брюса с двумя стрельцами. Те не замедлили явиться. Хитрово в жалованной царём ферязи, Брюс в жалованной царевичем. Фёдор сидел на резном пристольце, оставшемся от брата Алексея.

   — Правда ли, боярин Богдан Родионович, што под Кремлём существуют древние подземные ходы? — резко спросил он.

Хитрово схватился за голову, выронив посох, затем потешил вывести стрельцов из палаты.

   — Государь-царевич, хто ж о тома при простолюдинах вопрошает?

   — Ну таки существуют?

   — Да. Пятьдесят три хода, восемь выходов за пределы Кремля, пять подземных палат пытошных и одиннадцать для хранения того, што государь пожелает. Есть ещё две палаты, куда из Кремля ходы ведут.

   — Я хочу побывать в них.

Боярин Хитрово затряс бородой:

   — Без ведома государя не можно.

   — Тама еси што-то тако, што мене знать не положено?

   — Нет, просто некоторые ходы столь стары, што обналитьси могут. Один, я знаю, аще при Иване Калите прорыт.

   — Ну таки не все столь стары, идём и осмотрим, куды не надо, не пойдём.

Царевич Фёдор, Богдан Хитрово, Владимир Долгорукий и Брюс с факелами тайными переходами спустились в подвал теремковых палат. Шедший первым Хитрово проследовал в темноту к дальней стене, где оказалась небольшая железная дверь. Отомкнув её, он посветил факелом в открывшийся проем. Вниз уходили ступеньки, выложенные из красного кирпича. Овальный потолок и узкие стены прохода были тоже обложены красным кирпичом.