Несчастное сознание в философии Гегеля

Это те идеи, то движение мысли, которое Гегель переводит на язык мысли, близкий языку Экхарта, когда пишет: «Все то, посредством чего оно может быть одной вещью из многих, все то, посредством чего оно может иметь наличное бытие, это вновь рожденное существо должно иметь поглощенным в себе, должно быть противоположным самому себе и единым с самим собой… Каждая стадия его эволюции есть разделение, которому предназначено предоставить ему все богатство жизни; таким образом, мы получаем индивидуальность, разделенную и вновь соединенную. Соединенное вновь разделяется, но в ребенке начинает свершаться соединение, и неразделимым образом». Жизнь, которая разделяется, вновь соединяется. Рана затягивается. Устанавливается непрерывность. Мы видим, как идеи судьбы, связи добродетелей, любви, жизни всегда являются для Гегеля ответом на одну и ту же проблему разделения и соединения, которую ставили Братья Свободного Духа в XIII веке и ученики Руссо в XVIII.

Возможно, мы вновь обнаруживаем это лежащее в глубинах разума у Гегеля сравнение, когда говорим, что Ева рождена путем разделения Адама, но их союз рождает ребенка, зерно бессмертия.

Каждый из двух методов, которые мы пытаемся выявить, метод антитезиса, метод синтеза, должен, если взять их по отдельности, привести Гегеля к «бесконечному прогрессу», к фихтеанскому или, если можно так сказать, ницшеанскому должному (Sollen). Но если он смешивает их, если он соединяет их в идее возвращения к непосредственному, последовательные синтезы оказываются тогда этапами, на которых всякий раз замедляется движение духа вплоть до того, что в окончательном замедлении, которое, рассматриваемое с другой точки зрения, также является моментом жизни и крайне быстротечным, дух останавливается в своем абсолютном покое, который есть абсолютное движение.

IV. Точка зрения феноменологии

Чтобы дойти до реальности, философия Гегеля проходит через сомнение, которое не знает само себя как методическое, которое охватывает душу без того, чтобы последняя, как у Декарта, имела твердое намерение ощущать себя в плену у сомнения с тем, чтобы из него выбраться. Но разум выйдет из противоречий скептицизма, из безрассудства несчастного сознания, как cogito выходит из картезианского сомнения.

На самом деле мы ближе к Паскалю или к Ницше, чем к Декарту. Разве не преобразует Паскаль, по крайней мере в рамках одного из самых блестящих положений своего мышления, идею бесконечности в ту бесконечность, которую он заставляет нас почувствовать в своем знаменитом пари? Речь идет уже не только о Боге, который был бы тем непостижимым пространством, которое пытаются постичь, но сама наша собственная жизнь оказывается непостижимым пространством, в которое мы все погружены.

На самом деле тот всеобщий метод, который Гегель рассматривает в Феноменологии, относится не к философии, а к способу существования, жизни; или, скорее, философия и жизнь не отделяются друг от друга. Дело в том, что противоположность мышления и бытия, противоположность существенного и несущественного проецируется не на какую-то абстрактную плоскость, но, наоборот, исследуется так, как она переживается, воспринимается человечеством. С другой стороны, закон последовательности философских систем имеет нечто общее, так что логика на страницах Феноменологии[9] присутствует в зародыше так же, как и философия истории или история философии. Каждый из моментов сознания исчезает и в определенном смысле сохраняется в том последующем моменте, который он порождает.

Гегель наблюдает за опытом, за переживаниями, которые испытывает сознание в ходе своих поисков истины. Непосредственно Феноменология является не логикой, а констатацией определенной последовательности феноменов; даже если встать на точку зрения неизменного, то когда его изучают феноменологически, факты, события обнаруживаются, происходят, случаются в природе.

В то же самое время Гегель пытается обнаружить в Феноменологии категории практической жизни: благо, признание блага, жертвоприношение. И можно установить аналогии между этими категориями практической жизни и другими. Не является ли благо в каком-то отношении эквивалентом причинности главным образом тогда, когда речь идет об отношениях между причиной, понимаемой как бесконечная, и конечным следствием? Не является ли признание осознанием следствия именно как следствия? А взаимная благодарность — действием и реакцией? Наконец, идея понятия и идея богатства имеют между собой много сходного.

V. Переход к исследованию несчастного сознания

Если верно, что проблема Ницше заключалась в том, чтобы самое глубокое отчаяние превратить в самую непобедимую надежду, то можно сказать, что проблема Ницше и проблема Гегеля — это одна и та же проблема.