Кроме того, в самом аскетизме сознание, не осознавая этого, присутствует при возникновении идеи личности, а также идеи всеобщей воли и разума. Не имеет ли «Я мыслю» глубокой связи с мышлением святых, медитирующих в монастыре? Мир больше не отделен от духа. Но ширма третьего термина, священника, мешает сознанию заметить, что оно прямо причастно Богу, что оно достигло единства объективности и независимости. Тем не менее оно знает, хотя и тем способом, который остается косвенным, что как несчастное сознание оно достигло своего счастья, что его отрицание действия, того действия, которое состоит в том, чтобы ничего не делать, как говорил Гегель в своих первых сочинениях, используя выражение, которое он вновь будет употреблять в
Это и есть три стадии, три последовательных и дополняющих друг друга аспекта религиозного чувства, которые описывает Гегель: религиозное желание, труд и причастие в освященном мире, скорбь и смирение. Эти три аспекта занимают место между фазой абсолютной противоположности между человеком и Богом и их абсолютным единством. На самом деле, религиозное желание еще испытывает на себе воздействие того элемента разделения, который вынуждает представлять божество как потустороннее, и если в труде и причастии мы более близки к единству, тем не менее необходимо в свою очередь преодолеть и этот этап, необходимо разрушить и это состояние, так как оно еще заключает в себе элемент единичности. Однако скорбь и смирение приближают нас к божеству. Благодаря смирению человек приходит к идее абсолютного действия; благодаря скорби — к идее абсолютного счастья. И принцип Ренессанса и Реформации, принцип современного мира, или, скорее, абсолютное знание раскрывается в тот период несчастья, который прерывает появление Христа, а затем Реформация. Это в целом кратковременные перерывы: мышление Христа, мышление Лютера освободится полностью, согласно Гегелю, лишь в самой гегелевской философии, где исчезнет всякое начало чувственной противоположности и где дух предстанет как единство и как существование, опосредствованное самим фактом, что он пройдет и сохранит в себе те, хотя и преодоленные, но разнообразные формы, которые
Можно было бы сказать, что религия — это прежде всего трансценденция в том смысле, что ее содержание всегда ускользает и всегда остается далеким; и если оно остается далеким, то дело, между прочим, в том, что это данное содержание. Но когда оно будет перенесено внутрь, оно, в сущности, окажется опосредствованным. Несчастное сознание — это религия, такая, какой она остается в момент трансценденции, и в той мере, в какой она не замечает, что имплицитно она преодолела этот момент. Когда сознание придет к утверждению своего единства в самой своей двойственности, то, что было источником его несчастья, станет источником его счастья, и три стадии, характеризующие религию воплощения, позволят ему провести нас от исходной точки, которой является религия противоположности, к тому конечному пункту, который представляет собой религия абсолютного. Сам этот переход от противоположности к единству в той мере, в какой ни один из этих моментов не отрицается, но, наоборот, сохраняется, и есть то, что образует Дух.
Значение этих страниц имеет еще большую степень применения, или по крайней мере другую разновидность всеобщности, если верно, что природа сознания заключается в том, чтобы разделять прежде, чем составлять, разрывать прежде, чем собирать в теперь уже нерасторжимое единство, в котором совпадают одновременно и сознание и его сущность, и сознание и его объект. Отсюда не только несчастье сознания, но и мира вообще, разделенного с тем, что создает его единство, посредством какого-то рода космической дыры, пропасти, которую заполнит разум.
Следовало бы добавить, что в этом процессе неизменное сознание не остается бездеятельным. Так как в то время, когда благодаря своему несчастью индивидуальное сознание становится универсальным, в то же самое время универсальное становится субъектом, проходя через три этапа царства Отца, царства Сына и царства Духа, то есть всеобщности, единичности и конечного единства в субъекте, который есть объект. Но
О Формировании гегелевской теории понятия