Несчастное сознание в философии Гегеля

Как Каролина фон Гюндерод, столь типичная для того, что было самым глубоким в немецком романтизме, как Вагнер или Ницше, Гегель испытывал синтез радости и страдания, в котором эти последние были переплавлены и превзойдены. Вот один из способов, каким проблема представляется Гегелю: как осознать свою судьбу так, чтобы достичь счастья? Мы обнаруживаем здесь, как и у Ницше, девиз любви к судьбе. Над несчастным сознанием сияет красота души, понятая в духе Гете; над ним же сияет и красота Генриха фон Офтердингена. Но темный отблеск, который замечается над этим нежным сиянием, это красное мерцание Этны и примирение Эмпедокла со своей судьбой; он находит в подземном царстве как сверкание звезд и эфира, так и блеск Океана; и его жизнь вспыхивает для него в пламени его смерти. Благодаря тому страданию, которым он упивается, страданию полночи, пению соловья в темноте, человек для Гельдердина поднимается выше богов. И, возможно, еще выше Эмпедокла, по крайней мере в определенном смысле, пребывает душа поэта или философа, которые видят, как эти движения надежды и безнадежности изменяются друг в друге. Они замечают, что разум, побеждающий себя во времени, над временем всегда владеет самим собой; они замечают, что драма, завязавшаяся во времени, вечно развязывается в вечности, наполненной жизнью, в том брачном союзе столетий, о котором мечтал Новалис, союзе, «который есть дух, являющийся простым движением этих чистых моментов».

Все, как говорит Гельдерлин, бесконечно постигает себя в страдании и радости, в борьбе и мире, в форме и бесформенности.

Комментарий к одному отрывку из «Феноменологии Духа» Гегеля

I. Введение

В скептицизме сознание на опыте узнает себя поистине как сознание, противоречивое внутри себя самого; из этого опыта проистекает новая форма, сочетающая обе мысли, которые скептицизм удерживает непримиренными. Безмыслие скептицизма относительно себя самого должно исчезнуть, потому что сознание есть на деле одно сознание, в котором имеются оба эти модуса. Эта новая форма есть поэтому такая форма, которая для себя есть двойное сознание себя [с одной стороны] как сознания освобождающегося, неизменного и себе самому равного, [а с другой] — как сознания путающегося и извращающего себя, а равно и сознание этого своего противоречия. — В стоицизме самосознание есть простая свобода самого себя; в скептицизме эта свобода реализуется, уничтожает другую сторону определенного наличного бытия, но, напротив, удваивает себя, и есть для себя теперь нечто двоякое. В силу этого удвоение, которое прежде распределялось между двумя отдельными [сознаниями] — между господином и рабом, сосредоточивается на одном; удвоение самосознания внутри себя самого, которое существенно в понятии духа, имеется, таким образом, налицо, но еще не их единство, — и несчастное сознание есть coзнание себя как двойной, лишь противоречивой сущности[149]